— Ты все правильно понял, — улыбнулась я ему в ответ.
Никита резким движением притянул меня к себе и поцеловал. Но поцелуй не был похож на те поцелуйчики, которыми он одаривал меня в присутствии Арефьева.
— Эй, ты чего? — отстранилась я от Никиты. — На нас кто-то смотрит?
— А ты целуешься только в присутствии посторонних? — вопросом на вопрос ответил Никита.
— Нет, просто я думала, что наш спектакль уже окончен, занавес опущен, актеры разбрелись по домам.
— Да, все, кроме нас, разошлись, а мы никак не хотим расставаться. Разве не так?
Никита поцеловал меня еще раз, чтобы я не сомневалась, что он играть еще не прекратил.
Я не сопротивлялась, мне нравилось с ним целоваться. Иногда можно и даже нужно совмещать приятное с полезным.
* * *
Когда мы возвращались в город, начался ливень. Он пошел стеной, и стало совершенно ничего не видно на дороге, поэтому я решила остановить машину на обочине. Торопиться нам было некуда. А такие ливни долго не длятся, поэтому можно было и переждать.
— Ты любишь дождь? — спросил меня Никита.
— Да, очень. Особенно после жаркого дня. У меня как будто открывается второе дыхание.
— Я тоже люблю дождь. Только я не люблю под него попадать. Мне нравится сидеть дома и смотреть, как капельки, превращаясь на стеклах в змейки, танцуя, сбегают вниз.
Я была поражена, услышав такое из уст Никиты. Нет, меня нисколько не удивила его любовь к дождю, мне не казалось странным и то, что во время дождя, в отличие от меня, Никита любит сидеть дома и наблюдать за ним сквозь оконное стекло. Но я не предполагала, что Никита может так художественно выражаться.
— Никита, а я смотрю, ты поэт…
— Да есть немного.
— Что, правда? — удивилась я.
— В юности я этим частенько баловался. Именно на мои стихи и клюнула моя бывшая жена. Я был единственным на курсе, кто мог писать стихи.
— А ты где учился?
— В юридическом.
— Интересная у тебя жизнь, Никита. Учился в «юрике», работал на автомойке, а сейчас — ресторанный магнат. А почему ты не стал работать по специальности?
— Меня эта профессия разочаровала. Когда ты — профессиональный юрист, то люди для тебя не больше чем материал. Я поработал немного в одной юридической консультации и понял, что становлюсь сухарем. И ушел оттуда. Решил начать свое дело. Открыл кафе, потом стал расширяться. Затем появился Арефьев. Он мне очень сильно помог тогда. Егору было только два года, жена уже сбежала, я хватался за голову и не знал, с чего начать и что делать. Вот тут и появился «папа», взяв большую часть забот на себя.
— А теперь требует благодарности?
— Да, только он это делает слишком настойчиво и нагло. Я предлагал ему войти в долю, но он отказался.
— Почему?
— Потому что ему так выгоднее. Понимаешь, он не имеет дел ни с налоговой, ни с санэпидемстанцией. Его не волнует, как идут дела. Но я при любом раскладе должен отстегивать ему по десять тысяч за месяц.
— Баксов? — удивилась я.
— Конечно, рубли в наших расчетах не котируются.
— А ему десять тысяч баксов не много?
— Говорит, что нет.
— Но куда ему столько?!
— Тебе же понравилась дорога, которая ведет к его дому. А картины, а дом… Все это очень дорого стоит.
— Давай его ограбим, — в шутливом тоне предложила я.
— Поверь мне, Женечка, ты далеко не первая, кто это предлагает.
Дождь пошел на убыль. Капли били по крыше все слабее и слабее. Я открыла окно, и из него повеяло свежестью. Я завела «жука», и мы полетели.
До Тарасова мы добрались намного быстрее, чем когда ехали к Арефьеву. Я уже не раз замечала, что обратная дорога кажется короче и быстрее.
— Мы сейчас к тете Миле? — поинтересовалась я у Никиты.
— Да, думаю, что туда. Женя, а ты есть не хочешь?
— Ты голодный?
— Если честно, то очень. Насколько я помню, в последний раз мы ели у твоей тети. Это было часа четыре назад.
— Мы куда-нибудь заедем или сразу к тете?
— Знаешь, поехали в мой любимый ресторан. Я думаю, что тебя не сильно удивит, если я скажу, что этот храм кулинарии принадлежит мне.
— На меньшее я бы и не согласилась. Говори, куда ехать.
— На набережную.
— А у тебя кафе по всему Тарасову раскинуты?
— И не только по нему, еще несколько есть в области.
— Как тебе удалось так быстро раскрутиться?
— Я же тебе говорю: «папа» ко мне благоволил. На самом деле он поначалу очень сильно помогает, только потом ты попадаешь к нему в зависимость, и это начинает напрягать. Знаешь, почему его «папой» кличут?
— Мне кажется, теперь догадываюсь. Он носится с вами, как с родными детьми, так?
— Да, но в случае чего он так же, как и родной отец, дерет с тебя три шкуры. Ему не чужда фраза Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью».
— И что, убьет?
— Убьет, у него слово с делом не расходится. Поэтому я теперь с уверенностью могу сказать, что три дня в запасе у меня есть.
— Да, грозный у вас «папа». Послушай, а кто, по-твоему, взорвал твою машину?
— Вот уж не знаю. Но «папе» я верю, значит, не он. Ему незачем мне врать. Он же признался, что в Егора стреляли по его приказу. И все остальное, кроме взрыва, тоже делали по его велению, по его хотению.
— Значит, мой дорогой друг Никита, у тебя есть враги, — заключила я.
— Враги есть у каждого. И я вполне нормально отношусь к ним. Они даже пользу приносят.
— Это какую же?
— Враги нас дисциплинируют. Держат в ежовых рукавицах и не дают права на ошибку. Но все дело в том, что гораздо легче, когда ты знаешь врага в лицо. По крайней мере, тебе известно, чего от него можно ждать. А вот когда враг тайный, гораздо хуже. Начинаешь подозревать всех и каждого, и от этого может развиться паранойя.
— Теперь куда?
— Что «куда»? — не сразу понял Никита, о чем я.
Мы стояли посреди набережной. Вокруг нас гуляли люди. Ни одного кафе в округе не было видно.
— Зачем ты сюда спустилась?
— Ты же сам сказал, чтобы я ехала на набережную. Вот мы и на месте, теперь командуй, куда дальше.
— Теперь тебе придется немного подняться, только сильно машину не гони, а то я опять не успею сориентироваться, и ты снова будешь совсем в другом месте.
— Ну так ты следи за ходом.
Я развернула машину и поехала обратно. Никита вовремя скорректировал мои действия, поэтому «не в ту степь» я уехать не успела.