— Спит?
Джонни кивнул.
— Я так и не ответил на твой вопрос, — сказал Питер.
— Какой вопрос? — спросил Джонни.
— Почему я тебе не сказал, куда я сегодня пойду. Я вспомнил о том, что сегодня годовщина смерти отца, только когда вышел из дому.
— О! — сказал Джонни. — Извини меня за бестактность. Я был тогда просто не в себе. Я не хотел тебя обидеть.
— А сейчас ты уже успокоился? — ласково улыбнулся Питер.
— Конечно, — ответил Джонни.
— Тогда, может, ты снимешь ермолку? — Он протянул руку и снял с головы Джонни маленькую черную шапочку.
У Джонни отвисла челюсть.
— Ты хочешь сказать, что я ходил в ней с тех пор, как мы вышли из синагоги?
Питер кивнул.
— Почему же ты мне раньше не сказал? — спросил Джонни.
Питер снова улыбнулся.
— Тебе она очень идет, — сказал он лукаво. — Такое впечатление, что ты в ней родился.
Через неделю они ехали в машине, направляясь к ферме Сантоса. Джонни и Питер сидели впереди рядом с водителем. По обе стороны дороги, сколько хватало глаз, все было засажено апельсиновыми деревьями. Подъезжая к перекрестку, они заметили небольшой указатель.
— Что там написано? — спросил Питер у Джонни.
Он до сих пор отказывался носить очки.
— Голливуд, — ответил Джонни. — По-моему, здесь находится ферма Сантоса.
— Это немного дальше по дороге, — повернулся шофер.
Питер огляделся.
— Калифорния, — сказал он недовольным тоном.
Джонни поглядел на него. Питер что-то бормотал про себя.
— Ни сценария — две с половиной тысячи долларов, ни актера на главную роль — еще шесть тысяч долой. — Он вдохнул в себя воздух. Повсюду разносился аромат цветущих апельсиновых деревьев. — Фу! — сказал он громко.
Джонни начал улыбаться.
Питер понял, что его слышали. Он тоже нехотя улыбнулся.
— Что я здесь буду снимать, а? — спросил он, вытягивая вперед руку и указывая на деревья. — Апельсины, что ли?
Мои наручные часы показывали почти пять. Утро золотило верхушки деревьев. Я повернулся к Дорис.
— Может, поспишь немножко, милашка?
Ее синие глаза были печальны.
— Мне не хочется, — сказала она, но усталое лицо говорило об обратном.
— Тебе надо немного отдохнуть, беби, — сказал я. — Ты и так целый день на ногах.
Она посмотрела на меня. На какое-то мгновение на ее лице появилась улыбка, которая тут же исчезла. В голосе послышалась легкая ирония.
— Ты устал, Джонни?
Это была старая семейная шутка. Она родилась, когда Питер, приходя на студию, постоянно, днем и ночью, заставал меня там.
— Джонни никогда не спит, — обычно говорил он, смеясь. — Он стережет свои деньги в банке.
Я улыбнулся ей.
— Немного, — признался я. — Но тебе действительно надо отдохнуть. И без твоей кислой мины видно, что дела никуда не годятся.
Она улыбнулась шире. В ее глазах засветилась нежность.
— Хорошо, дядя Джонни, — сказала она высоким голоском. — Но ты должен пообещать, что придешь ко мне завтра.
Я обнял и крепко прижал ее к себе.
— И завтра, и когда угодно — до конца моей жизни, если ты этого хочешь.
Она обещающе прошептала мне на ухо:
— Мне никогда не надо было ничего другого.
Я поцеловал ее. Мне нравилось, как она смотрела на меня, приблизив лицо, как ласкала длинными пальцами мои волосы на затылке. Прикосновение было легким, но в нем чувствовалась давняя страсть. Мне нравилось ощущать нежную кожу ее лица, легкий запах духов, исходящий от ее тела, шуршание волос, которые я нежно гладил рукой.
Она отодвинулась и долго смотрела на меня, затем взяла за руку, и мы вместе вышли в холл. Молча она помогла мне надеть пальто и шляпу. Мы вместе подошли к двери.
Я повернулся и посмотрел на нее.
— А сейчас поднимайся наверх и поспи, — сказал я строго.
Она тихонько засмеялась и поцеловала меня.
— Джонни, ты — прелесть.
— Я могу быть и другим, — сказал я, безуспешно стараясь говорить строго. — Если ты…
— Если я не пойду спать, ты отшлепаешь меня, как это сделал когда-то, — сказала она, лукаво улыбаясь.
— В жизни такого не было, — запротестовал я.
— Да нет же, было! — продолжала она с той же улыбкой на губах. Наклонив голову, она изучающе смотрела на меня. — Интересно, осмелишься ты теперь это сделать, если разозлишься? Думаю, это было бы здорово!
Я взял ее за плечи и повернул от себя.
Слегка подтолкнув к лестнице, я шлепнул ее по мягкому месту.
— Если ты сейчас же не пойдешь спать, я отлуплю тебя ремнем.
Подойдя к лестнице, Дорис повернулась и взглянула на меня.
Я молча смотрел на нее.
Наконец она заговорила серьезным голосом.
— Не оставляй меня, Джонни, — сказала она. Не знаю почему, но несколько секунд я ничего не мог сказать. Ком в горле мешал мне говорить. Что-то в ее голосе, тихом и нежном голосе, полном одиночества и терпения, поразило меня. Затем прозвучали мои слова. Я не искал их, я и не говорил их, похоже, я даже не шевелил губами, они просто появились ниоткуда, перекинув между нами мостик, который не смогло бы разрушить уже ничто в мире.
— Больше никогда, милашка.
На ее лице не дрогнул ни один мускул, но она вся как-то засветилась, и волны тепла, исходящие от нее, заставили меня застыть на месте. Постояв еще секунду, она повернулась и стала подниматься по ступенькам.
Я глядел ей вслед. Ее походка была легкой и грациозной, как у балерины. На последней ступеньке она оглянулась и послала мне воздушный поцелуй.
Я помахал Дорис рукой, и она скрылась из виду. Повернувшись, я направился к входной двери.
Небо было светлым, воздух прохладным. Под мягкими лучами солнца блестела утренняя роса. Внезапно я почувствовал, что моя усталость исчезла. Стоило мне вдохнуть свежий утренний воздух, ее как рукой сняло. Я посмотрел на часы, было начало шестого. Слишком поздно возвращаться домой спать.
В двух кварталах от дома я остановил такси.
— В студию «Магнум», — сказал я водителю, откидываясь на сиденье и закуривая.
От дома Питера до студии ехать пятнадцать минут. Расплатившись с водителем, я направился к воротам. Они были заперты. Нажав звонок рядом с дверью, я стал ждать охранника.