Тут же пришли на ум снимки. Два из них вызывали вопрос: какой первый? Кросс горячо возражал: «Не все ли равно!» Значит, для него важна вся серия целиком. Фотографии для него представляют огромный интерес, от меня же требуется только узнать их ценность.
Но из какого куска выкроить время? Не сегодня завтра Кросс и ко мне подъедет с благожелательной улыбкой: «Извини, твои услуги нам больше не нужны». Он или шлепнет меня, или передаст в загребущие руки Павлова.
Мне стало не по себе. Показалось, что за дверью выстроился хоровод веселых минуток. Одна убежала, на ее место встала другая. Скоро и последняя растает…
Я знал имя убийцы Риты, но на одном чутье не уедешь. Мне необходимы доказательства виновности Кросса. А чтобы достать их, нужно время. Хотя бы потянуть оставшееся…
Я не мог ничего придумать. Конечно, можно совершить банальный побег из города, а что дальше?..
Меня обуял страх. Никогда мне не было так страшно, как в эту минуту и в этих жутких, осиротевших стенах книгохранилища, в котором, в моем представлении, совершил самосожжение хранитель, а потом нашла приют та, о которой я не переставал думать. Она тоже что-то жгла здесь – я до сих пор ощущал запах гари. Остатки сальвинорина давали иной ответ: это запах плоти хранителя, обвязавшего себя рукописями и ставшего на голгофу из никому не нужных книг…
Сальвинорин. Психологический галлюциноген. Сергей Карапетян показал себя знатоком в области «оборота наркотиков в нашей стране» в целом и в отдельно взятом препарате. «Так что ты запросто мог отравиться».
«Мне знакома эта фигня: сальвинорин называется», – вспомнились слова Кросса.
Все вроде бы сходится. С большой долей вероятности я мог сказать, что это он подсыпал в вино наркотик, задержав в столовой Карло…
Голова пошла кругом. Я не мог мыслить нормально, находясь в замкнутом пространстве, пусть даже таком огромном, как эта библиотека. Здесь я пребывал в состоянии, ранее мне незнакомом, и придумал ему красивое название – «клаустрофобия мыслительного процесса». А ведь совсем недавно мерклый дежурный свет придавал помещению уют зрительного зала, и я думал о том, что, не зажигая другие лампы, здесь легко ориентироваться и размышлять над проблемами…
Я вышел на улицу – чтобы уже там «узнавать себя через трудное терпение думать об одном и том же». Уже не помню, как долго бродил по центру города. Поравнявшись с тускловатой витриной магазина, за стеклом которой скучала пара бесполых манекенов, я глянул на свое отражение. На меня смотрел стильный молодой человек в рокерских сапожках со скошенным каблуком, в джинсах, дубленке, с неприкрытой головой. Пожалуй, стоит отказаться от броской одежды.
Но не успел я об этом подумать, как справа от меня возник еще один образ. На мое отражение смотрел полицейский – лет двадцати пяти, с квадратным, как мне показалось, лицом. Я видел его глаза, которые прошли через слой зеркального стекла и превратились в светофильтры. Этот молодой полицейский в звании сержанта не мог ошибиться, опознав во мне объявленного в розыск преступника, равно как не мог оторвать от меня своих глаз.
Мы оба активизировались, как по команде. Надо отдать должное сержанту, он не стал хвататься за оружие и терять драгоценное время: откидывать полу куртки, расстегивать кобуру, выхватывать пистолет, снимать его с предохранителя, ставить на боевой взвод, – на это ушла бы уйма времени, а я не стал бы его терять.
У него была превосходная реакция. Он шагнул ко мне с проворством рапириста и выбросил руки вперед. Не дойди он на полшага, и толчок в спину потерял бы силу, а так он буквально вложился в этот прием. И если бы я, не уступая ему в реакции, не успел бы повернуться к нему, то влетел бы в витрину лицом вперед, инстинктивно выставляя для защиты руки, и на мне живого места не осталось бы.
Сначала треснуло одно стекло, за ним – другое. Я влетел в помещение и, падая на пол, сгруппировался и перекатился через плечо. Давя осколки стекла ногами, через витрину в магазин шагнул этот рослый и мощный, как Шварценеггер, полицейский. Он был настолько уверен в своем превосходстве, что пренебрег огнестрельным оружием.
Ему пришлось сделать пару дополнительных шагов – как раз то расстояние, на которое я перекатился, и его последний шаг был уже не так тверд. Подцепив его ногу стопой, другой ногой я ударил его по голени, и этим приемом джиу-джитсу, которым я овладел в совершенстве, свалил сержанта на пол. Но оказался на ногах одновременно с ним.
Тем не менее мы поменялись ролями: теперь он стоял ко мне спиной. И в этот раз его рука была готова выхватить пистолет. Я успел схватить его за руки, прижимаясь грудью к его спине и подбородком – к затылку, чтобы предотвратить удар головой в лицо. Сержант согнул захваченные запястья и напружинил их, словно его тело пронизал разряд тока. Потом поднял их по дуге над головой, вместе с моими руками, и, неожиданно присев, развернулся ко мне.
Его движения не поддавались логике, и я не успевал реагировать на них, а точнее – я подчинялся им. Вот мой противник оказался слева от меня, прижал мою голову к своему плечу, крутанул меня вокруг себя и бросил на пол. Затем, отшагнув, повторил попытку вооружиться.
Я опередил его. Когда он освободил кобуру от табельного пистолета, я обеспечил себя стеклом размером с суповую тарелку. Он прицелился в меня, а я швырнул в него стекло. Оно прошло точно над его рукой и ударило в шею. Он бросил пистолет и схватился за порезанное горло. Я снес его с дороги плечом и в два прыжка очутился на улице. От меня шарахнулась стайка девушек-подростков, и не успел уйти с дороги крепкий парень в аляске – я убрал его, просто подставив плечо…
Слева раздались громкие крики: «Стой! Стрелять буду!» – и первый предупредительный выстрел в воздух, за ним второй.
А с правой стороны обозначились огни патрульной машины. Сержант, опознавший меня, еще до сбивки со мной успел вызвать подкрепление, другой причины такой блистательной оперативности я представить не мог.
Я шагнул на дорогу, наперерез «девяносто девятой». В тот момент, когда бампер ударил меня под колени, подпрыгнул, боком заваливаясь на капот, а дальше по инерции меня забросило на лобовое стекло. Водитель ударил по тормозам – что мне и требовалось для завершения маневра, и я приземлился уже по ту сторону машины.
Вторая полоса дороги встала. Водители и пассажиры смотрели на меня, как на сумасшедшего. Этот всеобщий ступор я мог записать себе в актив, если бы преследователи не сделали то же самое. Они, лавируя между машинами, стремительно сокращали дистанцию, воздух прорезали еще два выстрела.
Еще большую скорость развил патрульный «Форд». Он не мог выехать на встречную полосу, но продолжал двигаться в своем ряду. Я тоже определил свой путь и к той точке на противоположной стороне улицы приду первым, однако опережу преследователей ненамного. Что будет дальше – я не знал. В таких случаях приходилось действовать по обстоятельствам.
Таким обстоятельством оказался стоматологический кабинет. Я понадеялся, что в этой микроклинике два выхода, меня устроило бы даже окно во двор.