Хозяйка повела свою гостью к французским дверям – не потому, что ждала других посетителей, с которыми Сьюзен могла бы не хотеть встречаться – слава богу, таких не ожидалось, – а из-за какого-то неясного дружеского расположения к этой женщине и даже, пусть тщетного, желания защитить ее столь уязвимую душу.
Для тех, кто старался использовать все возможности и насладиться всеми развлечениями, предоставляемыми лондонским сезоном, вечер в театре или опере определенно был средством отдохнуть от круговерти верховой езды до завтрака в парке, посещения магазинов, сочинения писем, утренних поездок к портным и модисткам, совместных ланчей, приема посетителей и ответных визитов, поездок на собачьи и цветочные выставки, в картинные галереи, на файф-о-клоки, обеды, светские «говорильни», суаре и балы и спокойно посидеть, не стараясь поддерживать разговор, и при желании даже слегка вздремнуть, но в то же время присутствовать на людях. Этим большим удовольствием не пренебрегали. Без него многие завсегдатаи светских развлечений просто зачахли бы от истощения.
Однако с тех пор, как леди Веспасия Камминг-Гульд отказалась от столь изнурительного образа жизни, она посещала театр исключительно из любви к искусству и ради удовольствия, получаемого от любого драматического спектакля. В текущем мае репертуар включал пьесу «Эстер Сандраш» с Лили Лэнгтри в главной роли, но Веспасия не хотела видеть миссис Лэнгтри ни в какой роли. В «Савое», естественно, давали «Гондольеров» Гилберта и Салливана. Но пожилая дама была в не подходящем для этого спектакля настроении. Сейчас она посмотрела бы Генри Ирвинга в пьесе «Колокола» или фарс Пинеро «Кабинет-министр». Ее склоняло к этому собственное мнение о министрах правительственного кабинета. Это зрелище обещало быть поинтереснее серии французских пьес, на французском же языке, в Театре Ее Величества, за исключением «Жанны д’Арк» с Сарой Бернар. Это было бы соблазнительно.
Из опер шли «Кармен», «Лоэнгрин» и «Фауст». Но Веспасия любила итальянскую оперу, а Вагнера не любила, несмотря на всю его современную и удивительную популярность. Этого от него никто не ожидал. Вот если бы давали «Симона Бокканегра» или «Набукко», леди Камминг-Гульд пошла бы в театр, даже если бы там ей пришлось все время стоять.
Ну а при сложившейся ситуации Веспасия оставила выбор на «Она унижается, чтобы победить» [31] и встретила в театре очень многих знакомых, сделавших тот же выбор – разодетых по последней моде. Хотя театр во многом был местом отдохновения, все же надо было одеваться как для важных выходов в свет, во всяком случае, в течение трех месяцев – с мая по июль. В другое время года можно было носить и более простое платье.
Походы в театр часто предпринимались целой компанией. Люди высшего общества не очень любили посещать пьесы лишь вдвоем или втроем. Обычно на спектакли приходили компании из десяти-двадцати знакомых.
Поэтому для удовольствия Веспасия пригласила Шарлотту Питт, а из чувства долга – Юстаса. Он был у нее с визитом, когда она решала, не пойти ли в театр, и проявил к этому такой явный интерес, что не пригласить его было бы невежливо. Несмотря на все тайное раздражение, которое Марч время от времени в ней возбуждал, он все еще был членом ее семейства.
Старая леди пригласила, конечно, и Томаса, но тот был очень занят срочной работой и не смог уйти с Боу-стрит достаточно рано, а входить в ложу в середине действия было не принято.
Таким образом, еще задолго до того, как занавес поднялся, Веспасия, Шарлотта и Юстас уже сидели в ее ложе и занимались таким в высшей степени увлекательным делом, как разглядывание других, еще прибывающих зрителей.
– Ах! – Марч наклонился немного вперед, указав на седого человека внушительной внешности, который вошел в ложу слева от них. – Это сэр Генри Рэттрей. Исключительный человек. Образец любезности и чувства чести.
– Образец? – слегка удивилась его теща.
– Да, именно так, – Юстас откинулся на спинку кресла и взглянул на нее, удовлетворенно улыбаясь. От самодовольства он выпятил грудь, а лицо его просто-таки сияло. – Он воплощает все рыцарские качества: бесстрашен перед лицом врага, милосерден в победе, честен, целомудрен, добр с прекрасной половиной человечества, покровительствует бедным… то есть обладает всеми основополагающими ценными достоинствами, которые мы чтим. Вот такими бывали рыцари в прошедшие времена, и таковы современные английские джентльмены – конечно, лучшие из них! – Тон его был непререкаем, словно он делал официальное заявление.
– Вы должны очень хорошо его знать, чтобы выражать такую твердую уверенность, – удивленно сказала Шарлотта.
– Во всяком случае, вам известно многое из того, чего я о нем не знаю, – многозначительно заметила леди Камминг-Гульд.
Ее зять поднял палец:
– Ах, дорогая мамочка, в том-то все и дело. Я как раз знаю о нем то, что неизвестно обществу. Он делает очень много добра втайне, как подобает доброму христианину.
Миссис Питт открыла было рот, чтобы отпустить замечание насчет такой приверженности к тайне, но вовремя прикусила язык. Она смотрела на ясное лицо Юстаса, и по спине у нее вдруг пробежал холодок. Этот человек был так убежден в своей правоте, так уверен, что точно знает, о чем говорит и с кем имеет дело… К тому же он ни минуты не сомневался, что все остальные разделяют его мнение, верят в тот же туманный, мистический идеал, что и он. Марч даже мыслил сейчас слогом легенд Артурова цикла [32] . И кто знает, может, члены общества, в которое он вступил, тоже собирались вокруг круглых столов, с одним пустым местом на случай, если к ним забредет какой-нибудь странствующий Галахад, чтобы одержать конечную победу. Безмятежность веры Юстаса была устрашающа.
– Да, он рыцарь совершеннейший, – громко сказала Шарлотта.
– Вот именно, – с энтузиазмом согласился Марч. – Дорогая сударыня, вы удивительно точно выразили свою мысль.
– Так было сказано о Ланселоте, – уточнила его собеседница.
– Разумеется, – поддакнул, улыбнувшись, Юстас, – ближайший друг короля Артура, его правая рука и союзник.
– И человек, предавший его, – добавила миссис Питт.
– Что? – Ее родственник круто повернулся к ней, всем своим видом выражая тревогу.
– С королевой Джиневрой, – пояснила Шарлотта. – Вы об этом забыли? Во всех отношениях это стало началом конца.
Марч явно забыл об этом обстоятельстве. Он покраснел от смущения, неделикатности ее замечания и конфуза, что прибегнул к такому неподобающему сравнению.
Молодой женщине, к ее собственному удивлению, стало его жаль, но в данном случае она не могла и не хотела сказать ничего такого, что могло быть понято как похвала «Узкому кругу», а ведь разговор только вокруг этого и вертелся. Юстас был таким наивным, что иногда казался ей простодушным ребенком.