Ей не хотелось покидать этого места. Полуосвещенный старинный диванчик притягивал взгляд и мысли.
Надежда вернулась, присела на край, погладила рукой полосатую обшивку и тут заметила солдатскую рубашку, повешенную на ножках перевернутого стула.
Вскочила, схватила ее – еще влажная, знакомо пахнущая ткань...
Быстро и аккуратно свернула, с трудом затолкала в сумочку, еще раз огляделась и вышла в задымленный коридор.
Каблуки застучали по лестнице...
В фойе стояло десятка полтора молоденьких солдат с вениками и швабрами – готовились к уборке помещения. Камуфляж на них новенький, необмятый, но глазами уже стригут – увидели Надежду, проводили взглядами стройную фигуру.
Ни на мгновение не отвлекаясь, она целеустремленно пересекла фойе, открыла дверь.
Предутренний холодный ветер мел листву. Надежда подняла воротник, засунула руки в карманы и гордо пошла через темный, пустынный двор.
* * *
Илья стоял в фойе один и озирался. У него потели очки, и он протирал стекла пальцами.
Мир вокруг был мутный и нереальный...
Два боевика в масках тащили тело Ивана за ноги – одежда задралась, руки откинуты назад.
Труп бросили возле Ильи.
У одного боевика на голове была зеленая повязка с арабской вязью, у другого бросалась в глаза эмблема на рукаве: на зеленом поле, вскинув голову, сидел поджарый волк.
– Возьми, – сказал тот, что с волком. – И уходи.
Илья протер очки, склонился над телом.
– Он же... мертвый!
– Ты хотел взять брата – возьми!
– Я хотел взять живого! – возмутился Илья. – Зачем вы убили его? Вы что сделали?
Волк на эмблеме ощерился.
– Твой брат сам виноват. – Глаза у боевика были стеклянными, движения заторможенными. – Сам захотел смерти. Бери и иди.
– Мне сказали, он живой! И только ранен! Почему его убили? За что? Вы что натворили?! Я заплатил деньги!..
Боевик меланхолично поднял автомат, наставил в живот.
– Как человека прошу, возьми и уходи.
Илья отвел ствол в сторону.
– Он мертвый! Какого черта? Как я понесу?
– На спину бери!
– Носилки давай! У вас есть носилки? Вот берите и несите теперь сами!
Боевик словно проснулся, в глазах возникло недоумение.
– Ты что, совсем дурной? Не понимаешь? Сейчас и ты будешь мертвый!
Другой, с повязкой, приподнял тело Ивана за руки.
– Бери!
Они вдвоем завалили труп на спину Илье, посоветовали:
– За руки держи. И нагнись – нести легче.
Илья согнулся и понес. Боевики открыли и подержали ему двери. Эмблема с волком накатилась и мазнула по лицу.
Он вышел на улицу – ноша давила и пригибала к земле...
Илья видел лишь асфальт под ногами, нес, шатаясь.
Тело сползало. Он останавливался, подбрасывал повыше и нес вслепую, наугад.
У барьера его поджидали милиционеры, гражданские и несколько телеоператоров с камерами.
Он ничего этого не видел. Тяжело дышал, пыхтел, оступался и быстро перебирал ногами, чтоб сохранить равновесие.
Упали запотевшие очки, попали под каблук.
Перед глазами был расплывчатый, нереальный мир...
В окружении охраны к оцеплению спешил розовощекий милицейский генерал в зимней камуфляжной куртке и фуражке с высокой тульей. Ему на ходу что-то горячо толковал мужчина в гражданском, однако генерал оставался безучастным.
Омоновцы развели ограждение. Илья вынес тело за оцепление, и милиционеры тут же подхватили и сняли с него ношу.
Осторожно положили на землю.
Илья разогнуться не смог и опустился на асфальт рядом с трупом. Ему совали микрофоны, что-то спрашивали – он ничего не слышал и не видел. Расплывчатый, нереальный мир...
Откуда-то вывернулся старый чекист, склонился к Илье, потрепал его за косушку.
– Илья Николаевич? Вы меня слышите?
Он наугад отмахнул его руку, скрючился и натянул белую шапочку на лицо.
В это время толпа расступилась и появился милицейский генерал. Сдернул фуражку, постоял над телом и вдруг пошел куда-то в сторону.
Охрана поспешила следом.
Он бросил фуражку на асфальт.
Охранник поднял, отряхнул и понес в руке.
Тогда он с остервенением сорвал с куртки погоны и тоже бросил.
Охрана подняла...
Рано утром Надежда открыла дверь своим ключом, вошла в переднюю – тишина...
– Граф, Граф, – позвала шепотом и включила свет в передней.
Сразу заметила, поводка на вешалке нет, впрочем, как и отцовского дождевика.
– Гулять ушли, – определила вслух.
Скинула плащ, туфли, вошла в ванную и включила воду, чтобы умыться, но увидела себя в зеркале...
Ни усталости, ни серого оттенка – розоватая, матовая кожа нежно светилась.
Она сняла кофту, умылась, не вытирая лица, расчесала волосы, стянула их резинкой. Набросила халат, после чего сняла длинную юбку и только сейчас обнаружила грязные коленки.
Засмеялась, забралась в ванну, села на край и стала отмывать колени.
Поиграла струей воды...
Вспомнила прошедшую ночь на складе ненужной мебели – две сплетенных фигуры, веер лучей из-под двери...
Выскочила из ванной, побежала в спальню и включила телевизор.
Пощелкала каналы – нашла CNN...
От театрального центра двигалось что-то громоздкое, из-за недостатка освещения кадры были размытыми. Да еще камера в руках оператора плясала – не давали снимать, перед объективом замелькали бронежилеты омоновцев.
– Мы видим, кто-то вышел из дверей... Это идет мужчина, – торопливо комментировал женский голос. – Вероятно, отпустили заложника... Он что-то несет... Да, да, он несет на себе человека...
В это время в дверь позвонили. Надежда выключила телевизор и бросилась в переднюю.
– Сейчас, пап!
Стала искать ключ в карманах...
Он оказался на крючке вешалки.
Открыла дверь.
– Нагулялись?
За порогом стояла соседка с нижнего этажа.
– Доброе утро, Надюша, – сказала она трагично. – Вы уже понимаете, Игоря Александровича нет дома.
– Он ушел гулять с собакой, – пояснила Надежда.