— Да, так было бы лучше всего. Док Тули твердо заявил, что она не должна принимать это близко к сердцу. «Главное — отдыхать и отдыхать», — сказал он. — Данросс улыбнулся жене. — Спасибо, Пенн.
Она смотрела не отрываясь на капельки воды, выступившие на бутылке и на ведерке со льдом.
— Это просто ужасно, верно?
— Хуже, Пенн. Это неизлечимо. Он считает… он считает, что лекарства лишь приостановят развитие болезни. — Допив шампанское, он налил и ей, и себе ещё. — Кто-нибудь звонил?
— О, прошу прощения! Да, записки на серванте. Совсем недавно был звонок из Марселя.
— Сюзанна?
— Нет. Некий господин Делан.
— Это наш тамошний агент.
— Как скверно вышло с юным Боржем.
— Да.
Данросс просмотрел записки. Джонджон из банка, Холдбрук, Филлип Чэнь и неизбежное и всеобъемлющее «Прошу позвонить Клаудии». Он вздохнул. Прошло лишь полчаса, как он уехал из офиса. Так или иначе он все равно собирался позвонить ей. «Нет отдыха нам, грешным, — подумал он. — Все схвачено — будем надеяться. Ах да, будем надеяться!»
С того самого момента, когда брокер в панике позвонил ему через несколько минут после десяти и сказал, что по бирже ходят слухи и что курс их акций меняется, он укреплял свою оборону, готовясь к внезапной, неожиданной атаке. Через Филлипа Чэня, Холдбрука, Гэваллана и де Вилля он связался со всеми своими основными акционерами, до которых смогли дозвониться, и передал, что слухи о неспособности «Струанз» выполнить свои обязательства — чепуха, предложил не одалживать Горнту крупные пакеты акций, а дать ему побегать, позволяя перехватывать по нескольку акций то тут, то там. Некоторым избранным он строго конфиденциально сообщил, что сделка с «Пар-Кон» подписана, на документах стоит печать и скоро будет поставлена печатка и что это великолепная возможность нанести «Ротвелл-Горнт» удар, который решит судьбу конкурирующей компании раз и навсегда.
«Если Горнт будет продавать, играя на понижение, пусть продает. Мы сделаем вид, что уязвимы, но будем поддерживать курс своих акций. Затем, в пятницу, объявляем о сделке, наши акции резко идут вверх, и он остается без штанов, — сказал он им всем. — Мы получим назад свою авиалинию вместе с его собственной и, объединив его корабли и наши, будем главенствовать в воздухе, на воде и на суше в азиатском импорте и экспорте».
«Вот бы нам действительно нанести такой удар Горнту, — лихорадочно думал он. — Мы чувствовали бы себя в безопасности на поколения вперед. И мы можем это сделать, если на нашей стороне будет удача, „Пар-Кон“ и ещё раз удача. Но боже мой, как это будет непросто!»
Он весь день излучал уверенность, которой не чувствовал. Звонило немало обеспокоенных акционеров, и он старался их успокоить. Через цепочку подставных лиц большими пакетами его акций владели и Прижимистый Дун, и Четырехпалый У. Сегодня днем он позвонил обоим, чтобы заручиться их согласием не давать взаймы и не продавать принадлежащие им пакеты в течение следующей недели. Оба дали согласие, но добиться его оказалось ох как непросто.
«В итоге, — думал Данросс, — первый натиск я отразил. Завтра покажет, враг Бартлетт или друг. Или пятница».
Он ощутил поднимающуюся волну гнева, но подавил её. «Спокойно, — сказал он себе. — Думай спокойно. Хорошо, но вот что, черт побери, интересно: как вышло, что все сказанное Бартлеттом на вечеринке — все эти тайны, которыми он меня оглушил, — пронеслось сегодня по рынку будто тайфун? Кто шпион? Может, он заодно и агент „Севрина“? Ладно, пока ничего страшного, все схвачено, я думаю».
Данросс подошел к телефону и попросил оператора соединить с господином Деланом и перезвонить.
— Ты думаешь, Сюзанна уже там? — спросила Пенелопа.
— Думаю, да. Если самолёт не задерживается. Сейчас в Марселе около одиннадцати, так что это будет нормально. Как досадно, что так вышло с Боржем! Он мне нравился.
— А что будет с Аврил?
— С Аврил все будет в порядке. Аврил вернется домой, станет растить ребенка, скоро встретит своего принца, нового, и её сын станет частью семьи Струан. Она будет защищена и окружена любовью.
— И ты в это веришь, Иэн, — про принца?
— Да, — твердо сказал он. — Я верю, что все будет в порядке. Все будет в порядке, Пенн, для неё, для Кэти, для… для всех.
— Но тебе не вытащить всех на себе, Иэн.
— Я знаю. Но никто, никто в семье никогда не будет нуждаться, пока я жив.
Жена взглянула на него и вспомнила, каким увидела Иэна в тот самый первый раз: красивый как бог юноша, в изрешеченном истребителе, который должен был разбиться, но почему-то не разбился. Иэн просто сидел в кабине, потом выбрался из неё, стараясь скрыть свой ужас. И она впервые прочла в его глазах, что такое смерть. Но он превозмог смерть, и все же вернулся из полета, и просто принял у неё чашку с чаем, сказав: «О, как здорово, благодарю. Вы новенькая, да?» — с этим своим патрицианским произношением, таким чуждым среде, в которой выросла она.
«Как это было давно, тысячу лет назад, в другой жизни, — думала она. — Такое чудесное, ужасное, потрясающее, полное мучительных дум время. Погибнет он сегодня или вернется? Погибну ли я сегодня? Во время утренней бомбежки или вечерней? Как там папа с мамой? Почему молчат? Телефон не работает из-за бомбежек или этого дрянного стандартного домишки в Стретеме уже больше нет, как и тысяч других, похожих на него?»
Однажды так и случилось, и у неё не стало прошлого. Остался лишь Иэн, его руки, сила и уверенность, и страх, что он погибнет, как и все остальные. «Это было хуже всего. Ждать, и предчувствовать, и понимать, как смертны эти „Немногие“ [177] , да и мы все тоже. Господи боже мой, как же быстро мы повзрослели!»
— Надеюсь, так будет всегда, дорогой, — произнесла она спокойным, невыразительным голосом, желая скрыть безграничность своей любви. — Да. Я хочу, чтобы ты был бессмертен!
Он улыбнулся, с любовью глядя на неё.
— Я и так бессмертен, Пенн, будь спокойна. Умру — и все так же буду присматривать и за тобой, и за Гленной, и за Адрион, и за всеми остальными.
Она пристально смотрела на него.
— Как Дирк Струан?
— Нет. — Теперь он уже говорил серьезно. — С ним мне никогда не сравняться. Он вечен, а я лишь временный. — Он взглянул на неё в упор. — Ты сегодня невероятно серьезна, верно?
— Серьезен и ты, не так ли?
И они рассмеялись.
— Я просто думала, насколько преходяща жизнь, сколько в ней насилия, неожиданностей, жестокости. Сначала Джон Чэнь, теперь Борж, Кэти… — Она чуть поежилась: мысль о том, что она потеряет его, всегда приводила её в ужас. — Кто следующий?