— Успокойся, Иэн, и послушай. Эта маленькая таблетка навсегда освободила женщин от страха. И мужчин в каком-то смысле тоже. Думаю, очень немногие понимают, какую гигантскую социальную революцию она произведет. Теперь все женщины могут заниматься любовью, не боясь, что у них будет ребенок. Они могут располагать своим телом, как мужчины, — для наслаждения, для удовольствия и без стыда. — Она проницательно посмотрела на него. — Что касается Адрион, она принимает пилюли с тех пор, как ей исполнилось семнадцать.
— Что?
— Конечно. А ты предпочел бы, чтобы у неё был внебрачный ребенок?
— Господи Иисусе, Пенн, конечно нет, — пробормотал Данросс. — Но господи Иисусе, от кого? Ты… ты имеешь в виду, что у неё есть связь, были связи или…
— Я отправила её к доктору Тули. Я сочла, что будет лучше, если он посмотрит её.
— Что ты сделала?
— Да-да. Когда ей было семнадцать, она спросила у меня совета. Большинство её подруг уже принимали пилюли. Есть разные противозачаточные средства, поэтому мне захотелось, чтобы она получила совет специалиста. Доктор Ту… Ну чего ты так раскраснелся, Иэн? Адрион уже девятнадцать, в следующем месяце будет двадцать. Все это абсолютно в порядке вещей.
— Клянусь Богом, это не так. Это не так!
— Ах, паренек, это так, — проговорила она с ярко выраженным шотландским акцентом бабки Данросс, которую обожала. — И что самое главное, сегодняшние девушки знают, чего хотят. Смотри не проговорись Адрион! Не то моя палка погуляет по твоим штанам!
Он изумленно уставился на неё.
— Ваше здоровье! — Она с самодовольным видом подняла бокал. — Ты читал сегодня дополнительный дневной выпуск «Гардиан»?
— Не уходи от темы, Пенн. Ты не считаешь, что мне следует поговорить с ней?
— Ни в коем случае. Нет. Это… это очень личное. Ведь это её тело и её жизнь. Что бы ты ни говорил, Иэн, она имеет право распоряжаться ими как хочет. И на самом деле, что бы ты ни сказал, это ничего не изменит. Только поставит вас обоих в довольно неловкое положение. Речь идет о репутации, — добавила она, довольная, что все получилось так замечательно. — О, Адрион, конечно, выслушает тебя и примет твои суждения близко к сердцу, но для твоей и её пользы тебе следует стать мудрее и современнее.
Его вдруг обдало жаром.
— Что такое? — спросила она.
— Я подумал про… я просто подумал…
— О том, кто был или является её любовником?
— Да.
Пенелопа Данросс вздохнула.
— Для твоего собственного душевного равновесия, Иэн, не надо об этом думать! Ей уже за девятнадцать. Она человек очень здравомыслящий… Ну, почти здравомыслящий. Ты только представь, я не видела её целый день! Эта маленькая дрянь умчалась с моим новым шарфиком, прежде чем я успела её поймать. Помнишь мою блузку, что она брала? Я нашла её скомканной на полу у неё в ванной! Я буду очень рада, когда она поселится отдельно от нас в своей собственной квартире.
— Но боже мой, она ещё слишком маленькая!
— Не согласна, дорогой. Как я уже говорила, с прогрессом ничего не поделаешь. Таблетка — изумительный, фантастический, невероятный скачок вперед. Прошу тебя, на самом деле следует быть благоразумнее.
— Это… боже, немного неожиданно, вот и все.
Она открыто рассмеялась.
— Если бы мы говорили про Гленну, я могла бы по… О, ради бога, Иэн, я же шучу! Мне вообще-то никогда и в голову не приходило, что ты питаешь иллюзии насчет Адрион. Она — женщина, здоровая, ладная. Хотя характер у неё скверный: она может довести кого угодно. Бедная, разочарованная малышка. И все её разочарования оттого, что она старается угодить нам с нашими старомодными представлениями.
— Ты права. — Он хотел, чтобы эти слова прозвучали убедительно, но не получилось, и он угрюмо добавил: — Ты права, хотя и… Ты права.
— Как ты думаешь, парнишка, не сходить ли тебе к нашему Душеотводному Дереву? — улыбнулась она, снова имитируя шотландский акцент бабки Данросс.
В его родных краях существовал древний клановый обычай: неподалеку от того места, где жила старейшая женщина семьи лэрда, владельца наследственного имения, должно быть Душеотводное Дерево. В молодые годы Иэна старейшей была бабка Данросс. Её дом стоял на открытом месте среди холмов за Килмарноком, в Эршире, где лежали земли семьи Струан. Душеотводным Деревом тогда был огромный дуб. Именно к нему полагалось уходить в одиночку, когда диавол — как его называла бабка Данросс — вселится в тебя, и наедине с ним выкричать все проклятия, какие только придут в голову.
— И тогда, девочка, — сказала Пенелопе в первый же вечер эта милая старушка, — в доме будет мир и никому не потребуется на самом деле проклинать мужа, или жену, или любимого, или ребенка. Ах, дерево-то всего ничего, а может вынести все проклятия, которые только сумел придумать сам диавол…
Пенелопа вспомнила, как старая бабка Данросс с самого начала приняла её в свое сердце и в свой клан. Это было сразу после того, как они с Иэном поженились и приехали в Эршир во второй раз. Иэну дали отпуск по болезни, он ещё ходил на костылях, ноги были сильно обожжены, но уже заживали. В остальном он остался цел и невредим после того, как покинул охваченный огнем самолёт, и пылал бешеной, всепоглощающей яростью на то, что ему навсегда запретили летать. Пенелопа втайне была очень рада этому и благодарила Бога за милость.
— Но смотри, держи язык за зубами, девочка, — добавила со смешком бабка Данросс в тот вечер, когда над вересковыми пустошами завывали зимние ветры, валил мокрый снег, а им было тепло и уютно у большого камина. Никаких бомбежек, вдоволь еды, и ни о чем не нужно заботиться, кроме того, чтобы Иэн быстрее поправлялся. — Когда этому Данроссу было шесть лет — ох-ах, уже тогда он отличался несносным нравом, — а его отец, Колин, как всегда, пропадал в этих заморских, языческих краях, так вот этот Данросс приезжал в Эр на каникулы из школы-интерната. Ах, иногда он приходил ко мне, и я рассказывала ему о клане, и о его деде, и прадеде, но ничто не могло изгнать овладевшего им диавола. И вот однажды вечером, как теперь, я послала его на двор, этого бедолагу мальчонку, ах, послала его к Душеотводному Дереву… — Посмеиваясь, старушка отпила виски и продолжала: — Ах, и этот юный диаволенок пошёл, этаким петушком. И ветер забирался к нему под килт. Уж он и наговорил проклятий на то дерево. Ох-ах, малые зверюшки в лесу и те, верно, разбежались в испуге. А потом он вернулся.
«Хорошо ли ты поругал его?» — спросила я.
«Ага, — сказал он своим тоненьким голоском. — Ага, бабуля, изругал на чем свет стоит. Так его, наверное, ещё никто не ругал».
«Хорошо, — сказала я. — И в мире ли ты теперь?»
«Ну, на самом-то деле нет, бабуля, только устал».
И тут, девочка, в тот самый миг раздался жуткий треск, аж весь дом вздрогнул. И я подумала, что настал конец света. А этот крошка, мальчонка маленький, побежал смотреть, что случилось. И оказалось, что в Душеотводное Дерево ударила молния и разнесла его на куски.