Алвито не перевел этого, но вместо этого сказал:
— Адмирал говорит, мы только пытаемся избежать вмешательства в вашу политику, господин Торанага, мы торговцы.
Марико сказала Торанаге по-японски:
— Простите, господин, это неправильный перевод. Это не то, что он сказал.
Алвито вздохнул:
— Я только заменил некоторые слова, господин. Адмирал не соблюдает некоторых правил приличия, так как он иностранец. Он не понимает по-японски.
— А вы соблюдаете, Тсукку-сан? — спросил Торанага.
— Я пытаюсь, господин.
— Что на самом деле он сказал?
Алвито перевел.
После паузы Торанага сказал:
— Анджин-сан сказал мне, что португальцы были очень заинтересованы в торговле, но в торговле они не знают правил хорошего тона и не понимают юмора. Я понимаю и приму ваши объяснения, Тсукку-сан. Но с этого момента, пожалуйста, переводите все точно как говорится.
— Да, господин.
— Скажите адмиралу следующее: «Когда конфликт разрешится, я расширю торговлю. Я хорошо отношусь к торговле. Ишидо — нет».
Дель Аква отметил перемену и надеялся, что Алвито загладил глупость Феррьеры.
— Мы не политики, господин, мы верующие и представляем веру и верующих… Мы поддерживаем ваши интересы. Да.
— Я согласен. Я рассмотрю. — Алвито перестал переводить, его лицо осветилось, и он на момент позволил Торанаге опередить его. — Извините, Ваше Преосвященство, но господин Торанага сказал: «Я рассмотрю вашу просьбу построить церковь, большую церковь в Эдо, как доказательство моего доверия к вашим интересам».
Много лет, с того момента, как Торанага стал господином Восьми Провинций дель Аква прилагал все усилия, чтобы получить такое разрешение. И получить от него это разрешение сейчас для третьего по величине города империи было бесценной уступкой со стороны Торанага. Отец-инспектор знал, что пришло время решить проблему пушек.
— Поблагодарите его, Мартин Тсукку-сан, — сказал он, пользуясь условной фразой, которую он предварительно согласовал с Алвито, договариваясь о том, как себя вести Алвито, такому поборнику веры, — и скажите, что мы всегда будем к его услугам. О, да, и спросите его, что он имел в виду, говоря о соборе, — добавил он для адмирала.
— Может быть, я могу говорить напрямую, господин, одну минуту, — начал Алвито говорить Торанаге, — мой господин благодарит вас и говорит, что то, о чем вы просили, видимо, возможно. Он всегда старается помочь вам.
— Стараться — абстрактное слово и недостаточное.
— Да, господин. — Алвито взглянул на телохранителей, которые, конечно, слушали, не подавая вида. — Но я помню, что вы раньше говорили: иногда бывает разумным стать абстрактным.
Торанага сразу понял его. Он махнул рукой, отпуская свою стражу.
— Подождите снаружи, вы все.
Они неохотно повиновались. Алвито повернулся к Феррьере:
— Нам пока не нужны ваши часовые, адмирал.
Когда самураи ушли, Феррьера отпустил своих людей и взглянул на Марико. На поясе у него были пистолеты, а еще один он держал в сапоге. Алвито сказал Торанаге:
— Может быть, господин, вам бы хотелось, чтобы госпожа Марико присела?
Торанага снова понял, что он хотел сказать. Он подумал с мгновение, потом коротко кивнул и сказал не оборачиваясь:
— Марико-сан, возьмите одного из моих телохранителей и найдите Анджин-сана. Оставайтесь с ним, пока я не пришлю за вами.
— Да, господин.
Дверь за ней закрылась.
Теперь они остались одни. Их было четверо.
Феррьера сказал:
— Что предлагается? Что он предлагает?
— Будьте терпеливы, адмирал, — ответил дель Аква; его пальцы дрожали на кресте — он молился об успехе.
— Господин, — начал говорить Алвито Торанаге, — господин, мой повелитель говорит, что все, что вы просите, он попытается сделать в течение сорока дней. Он пошлет секретной почтой ваши слова об успехах в этом деле. Я буду курьером, с вашего позволения.
— А если он не добьется?
— Это произойдет не из-за нежелания помочь, а из-за намерения обдумать. Он дает вам свое слово.
— Перед христианским Богом?
— Да, перед Богом.
— Хорошо. Я сделаю это в письменном виде. Со своей печатью.
— Иногда полные соглашения, деликатные соглашения не следует сводить к письменным, господин.
— Вы хотите сказать, что, если я не дам письменного согласия, вы тоже не дадите?
— Я только напоминаю вам, что вы сами говорили, что самурайская честь более важна, чем кусок бумаги. Отец-инспектор дает вам свое слово перед Богом, свое слово чести, как это делает самурай. Ваша честь очень много значит для отца-инспектора. Я только подумал, что он будет расстроен, если вы ему не поверите. Вы хотите, чтобы я просил его что-то подписать?
Торанага, помолчав, наконец сказал:
— Очень хорошо. Его слово перед Иисусом Христом, да? Его слово перед Богом?
— Я даю его по поручению отца-инспектора. Он клянется на святом кресте, что попытается.
— И вы тоже, Тсукку-сан?
— Я тоже дал вам свое слово, перед моим Богом, на святом кресте, что я буду делать все, чем я смогу помочь ему убедить господ Оноши и Кийяму быть вашими союзниками.
— В свою очередь я сделаю то, что я обещал раньше. На сорок первый день вы можете заложить камень в самый большой христианский собор в империи.
— А можно будет эту землю, господин, выделить нам сейчас же?
— Как только я прибуду в Эдо. А теперь? Что с пиратами? Вы прогоните их сразу же, сейчас?
— Если бы вы имели пушки, вы могли бы сами справиться с этим, господин?
— Конечно, Тсукку-сан.
— Прошу прощения за такую дотошность, господин, но мы должны выработать план. Пушки не принадлежат нам. Пожалуйста, дайте мне минуту времени, — Алвито повернулся к дель Акве. — С собором все улажено. Ваше Преосвященство. — Потом он добавил для Феррьеры, начиная выполнять согласованный план: — Вам следует радоваться тому, что вы не потопили его, адмирал. Господин Торанага спрашивает, не возьмете ли вы десять тысяч дукатов золотом, когда поедете на Черном Корабле в Гоа, чтобы вложить их в золотой рынок в Индии. Мы были бы рады помочь в сделке с помощью наших источников там, поместив это золото для вас. Господин Торанага говорит, половина доходов — ваша.
И Алвито, и дель Аква считали, что ко времени, когда Черный Корабль вернется через шесть месяцев, либо Торанага будет снова президентом Совета регентов и, следовательно, более чем рад, что проведена такая выгодная сделка, либо он будет мертв.