— А теперь расскажите мне все, что вы видели в Ёкосе или слышали относительно господина Торанаги.
Марико выполнила его просьбу.
— Скажите мне, что вы думаете обо всем этом.
Марико опять выполнила его просьбу.
— Что случилось между вами и моим сыном во время тя-но-ю?
Она рассказала ему в точности, что происходило.
— Мой сын уверен, что наш господин потерпит поражение до второй встречи с господином Затаки?
— Да, господин.
— Вы так думаете?
— О, да, господин.
В комнате, расположенной на самом верху главной башни замка, который господствовал над всем городом, наступило долгое молчание. Хиро-Мацу встал и подошел к бойнице для лучников, проделанной в толстой каменной стене, спина и суставы у него болели, меч свободно покоился в руках.
— Я не понял.
— Что?
— Ни моего сына, ни нашего господина. Мы можем разбить любую армию Ишидо, какую он только может бросить в битву. А что касается решения предстать перед Советом регентов…
Она играла своим веером, любуясь вечерним небом, густо усыпанным звездами, наслаждаясь этим зрелищем.
Хиро-Мацу внимательно посмотрел на нее.
— Вы очень хорошо выглядите, Марико-сан, стали будто моложе, чем раньше. В чем секрет?
— У меня нет никаких секретов, господин, — ответила она, ее горло внезапно пересохло. Она ждала, что мир сейчас разлетится вдребезги, но этот момент прошел, и старик снова повернул свои проницательные глаза на город, раскинувшийся под ними.
— А теперь расскажите мне, что случилось с тех пор, как вы уехали из Осаки. Все, что вы видели, слышали или в чем принимали участие, — сказал он.
Когда она кончила, была уже глубокая ночь. Она сообщила ему обо всем очень точно, за исключением того, как далеко они зашли с Анджин-саном. Даже здесь она была достаточно осторожна, чтобы не прятать своего восхищения им, его умом и смелостью. Или того, как его ценит Торанага.
Тем временем Хиро-Мацу продолжал расхаживать по комнате, движение облегчало ему боль. Все совпадало с отчетом Ёсинаки и Оми — и даже тирада Затаки перед тем, как этот дайме кинулся в Синано. Теперь он понял многие вещи, которые раньше были ему неясны, и получил достаточно информации, чтобы принять обоснованное решение. Кое-что из того, что она рассказала, возмутило его и даже заставило еще больше невзлюбить своего сына, он мог понять его мотивы, но это не имело значения. Что-то возмущало его в чужеземце, а кое-что заставляло восхищаться им.
— Вы сами видели, как он вытолкнул нашего господина на безопасное место?
— Да. Господин Торанага давно уже был бы мертв, господин, если бы не он. Я совершенно уверена. Он три раза спасал нашего господина: при бегстве из Осакского замка, на борту галеры в гавани Осаки и во время землетрясения. Я видела мечи, которые выкопал Оми-сан. Они были изогнуты, как лапша, и совершенно никуда не годились.
— Вы думаете, Анджин-сан действительно мог совершить сеппуку?
— Да. Клянусь своим христианским Богом, я считаю, что он принял такое решение. Только Оми-сан помешал ему. Господин, я считаю, что он достоин быть самураем, достоин быть хатамото.
— Я не спрашивал вашего мнения.
— Прошу простить меня, господин, конечно, вы не спрашивали. Но этот вопрос все еще у вас в голове.
— Вы стали не только учительницей кормчего, но и читаете чужие мысли?
— О, нет, пожалуйста, извините меня, господин, конечно, нет, — сказал она самым умильным голоском. — Я только ответила вождю нашего рода как могла лучше, старалась в меру своих слабых способностей. Интересы нашего господина у меня в голове на первом месте. Ваши только на втором после его интересов.
— А это так?
— Пожалуйста, извините меня, но об этом нет необходимости и спрашивать. Прикажите мне, господин, я все выполню.
— Почему вы такая гордая, Марико-сан? — спросил он испытующе.
— Прошу извинить меня, господин. Я была груба. Я не заслужила такого…
— Я знаю! Никто из женщин не заслужил! — Хиро-Мацу засмеялся. — Но бывают времена, когда мы нуждаемся в вашей женской холодной, жестокой, злобной, изощренной, практичной мудрости. Вы, женщины, намного умнее нас, правда?
— О, нет, господин, — сказала она, соображая, что у него на уме.
— Это просто потому, что мы сейчас одни. Если повторить это перед всеми, то сказали бы, что старый Железный Кулак отжил свое, что ему пора положить свой меч, побрить голову и начать читать молитвы Будде, прося прощения за души тех людей, которых он отправил в Пустоту. Они были бы правы.
— Нет, господин. Об этом правильно сказал ваш сын. Пока наш господин не кончил свою жизнь, вы не можете отступать. Ни вы, ни господин, мой муж. Ни я.
— Да, но все равно я был бы очень рад положить свои мечи и просить мира у Будды для себя и тех, кого я убил.
Он некоторое время всматривался в темноту ночи, тяжко ощущая свой возраст, потом снова посмотрел на нее. Ему было очень приятно смотреть на нее, приятней, чем на любую другую женщину из тех, кого он знал.
— Что?
— Ничего, Марико-сан. Я вспомнил, как первый раз увидел вас.
Это было в то время, когда Хиро-Мацу тайком заложил душу Городе, чтобы получить эту маленькую изящную девушку в жены сыну, тому самому сыну, который зарубил свою собственную мать, единственную женщину, которую когда-либо по-настоящему любил Хиро-Мацу.
«Почему я добивался для него Марико? Потому что я хотел досадить Тайко, который тоже хотел ее. Досадить противнику и ничего более. А была ли неверна мне моя наложница? — спрашивал себя старик, тревожа старую рану. — О, Боже, когда я гляну тебе в лицо, я потребую у тебя ответ и на этот вопрос. Я хочу знать, да или нет; Я требую правды! Я думаю, это ложь, но Бунтаро сказал, что она была наедине с этим мужчиной в комнате, с распущенными волосами, развязанным кимоно, это было задолго до того, как мне вернуться. Это могла быть и ложь, не правда ли? Или правда, да? Это должна быть правда — конечно, мой сын не отрубил бы голову своей матери, если бы не был уверен?»
Марико смотрела на морщины, покрывающие лицо Хиро-Мацу, его кожа натянулась, местами шелушилась от возраста. Она чувствовала былую силу его рук и плеч.
«О чем вы думаете? — хотела спросить она, ей нравился этот человек: — Вы все-таки видите меня насквозь? Вы теперь знаете обо мне и Анджин-сане? Вы знаете, что я прямо трепещу от любви к нему? Что когда мне надо будет выбирать между ним, вами и Торанагой, я выберу его?»
Хиро-Мацу стоял у бойницы и смотрел на город под ним, его пальцы поглаживали ножны и рукоятку меча, он совсем забыл о ней. Хиро-Мацу задумался о Торанаге и о том, что с негодованием сказал ему несколько дней назад Затаки, с негодованием, которое он разделял.