Сегун | Страница: 323

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Ябу приказал:

— Закройте ворота на засов!

— Прошу меня извинить, Ябу-сан, — ответил офицер, — но госпожа Тода сказала, что они должны быть открыты. Мы их охраняем, но ворота должны быть открыты.

— Вы уверены?

Офицера, подтянутого, бородатого мужчину лет тридцати с лишним, с жестким лицом и выступающим подбородком, возмутил этот вопрос.

— Прошу прощения, — конечно же, уверен.

— Благодарю вас. Я не хотел вас обидеть. Вы здесь старший?

— Да, госпожа Тода оказала мне такую честь. Конечно, я понимаю, что вы для меня тоже старший.

— Я командую, но здесь старший — вы.

— Благодарю вас, Ябу-сан, но здесь распоряжается госпожа Тода. Вы старший офицер, с вашего разрешения, я сочту за честь быть вашим помощником.

Ябу мрачно приказал:

— Я разрешаю, капитан. Я очень хорошо знаю, кто здесь командует нами. Сообщите мне, пожалуйста, ваше имя.

— Семиери Табито.

— А первый из серых сегодня тоже был Самиери?

— Да, Ябу-сан. Он мой двоюродный брат.

— Когда все приготовите, капитан Семиери, пожалуйста, соберите всех офицеров на совещание.

— Конечно, капитан. С разрешения госпожи Тода.

Оба самурая оглянулись: во двор крепости, хромая и опираясь на трость, входила очень старая, седая дама-самурай — она направлялась прямо к Киротсубо. Служанка несла зонтик, закрывая ее от солнца.

— Ах, Киритсубо-сан, — заговорила она льстиво, — я Маэдо Эцу, мать господина Маэды, я разделаю взгляды госпожи Тода. С ее разрешения, не окажут ли мне честь подождать ее?

— Прошу вас, садитесь, мы вам рады, — откликнулась Кири. Служанка принесла еще подушку и помогла старой даме устроиться поудобнее.

— Ах, так лучше, намного лучше… Госпожа Эцу старалась не застонать от боли. — Суставы у меня болят, с каждым днем — все больше… О, вот так лучше… Благодарю вас.

— Вам не хотелось бы зеленого чая?

— Сначала чая, потом саке, Киритсубо-сан, много-много саке. После таких усилий необходимо освежиться.

Из толпы, покидающей двор, отделились женщины-самураи и через ряды серых прошли в затененное место, спасаясь от солнца. Кто-то из них заколебался, кто-то передумал, но вскоре на веранде оказались уже четырнадцать дам, две принесли с собой детей.

— Простите, я Ачико, жена Кийямы Нагамассы, и тоже хочу уехать домой, — стесняясь, обратилась к Кири молодая женщина, держа за руку маленького сына. — Мне нужно вернуться домой, к мужу. Могу я попросить разрешения подождать с вами?

— Но господин Кийяма будет очень недоволен, госпожа, если вы останетесь.

— О, извините, Киритсубо-сан, но дедушка вряд ли узнает. Я всего-навсего жена младшего внука. Я уверена, что он не обратит внимания, а я несколько месяцев не видела мужа и мне все равно, что он скажет. С нашей госпожой все в порядке?

— Все в полном порядке. Ачико-сан, — ответствовала старая госпожа Эцу, твердо захватывая роль главы компании. — Конечно, мы с радостью примем вас, дитя мое. Проходите, садитесь вот здесь, рядом со мной. Как зовут вашего мальчика? Какой прекрасный ребенок!

Все дамы хором с ней согласились. Тут раздался жалобный голос мальчика лет четырех:

— По-жалуй-ста… я тоже плекласный лебенок…

Все дружно засмеялись, и всем стало легче.

— Ты и правда прекрасный мальчик! — согласилась госпожа Эцу и снова засмеялась. Кири вытерла слезы.

— Ну, вот так-то лучше, а то я стала уж слишком серьезной. Ах, милые дамы, я так польщена, что мне позволили приветствовать вас от имени госпожи Тода. Вы, наверное, проголодались… Вы правы, госпожа Эцу, — сегодня такой день, что просто нельзя не освежиться. — Она отправила служанок за едой и напитками, познакомила тех, кто еще не был знаком, похвалив у кого кимоно, у кого зонтик с красивым рисунком… Вскоре женщины, отдохнувшие и оживленные, болтали как стайка попугаев…

— Ну, кто может понять женщин? — поразился Самиери.

— Да уж! — согласился Ябу.

— Только что они были напуганы и все в слезах и вот… Когда я увидел, как госпожа Марико подняла меч Ёсинаки, я подумал, что умру от гордости за нее.

— Да. Жаль, что последний серый был так ловок. Мне хотелось бы посмотреть, как она его убьет. Менее ловких она уже убивала.

Самиери поскреб бороду, — пот, подсыхая, раздражал кожу на лице.

— Что бы вы сделали на его месте?

— Я бы убил ее, а потом принял командование над коричневыми. Слишком много крови пролито. Это все, что можно было сделать, не перебив всех серых на стене.

— Иногда убивать — хорошо. Очень хорошо! Иной раз это совсем особенное ощущение — намного острее, чем наслаждаться с женщиной…

Оттуда, где собрались дамы, донесся взрыв смеха: это дети в своих развевающихся ярко-красных кимоно, стали важно вышагивать взад-вперед между мамами.

— Славно, что здесь опять появились дети. Я рад бы снова оказаться в Эдо…

— Да-а… — Ябу задумчиво смотрел на женщин.

— Я думаю о том же самом, — спокойно сказал Самиери.

— И что вы решили?

— Ответ может быть только один: если Ишидо позволит нам уйти — прекрасно. Если же сеппуку госпожи Марико окажется бесполезным — тогда… тогда мы поможем этим дамам отправиться в Пустоту и начнем сражение. Они не захотят жить.

Ябу заметил:

— Ну, кто-нибудь захочет…

— Мы решим это позднее, Ябу-сан. Для нашего господина лучше, если они все совершат здесь сеппуку. Вместе с детьми.

— Да, конечно.

— Потом все мужчины выйдут на стены, на рассвете мы откроем ворота и будем сражаться до полудня, а те, что останутся в живых, вернутся обратно и устроят пожар в этой части замка. Если я останусь в живых, сочту за честь принять ваши услуги помощника при совершении сеппуку.

— Можете на меня рассчитывать.

Самиери ухмыльнулся:

— Это всколыхнет всю страну… Все это сражение, сеппуку… Распространится как пожар, захватит всю империю… Вы думаете, это отложит приезд Возвышенного? У нашего господина именно такой план?

— Не знаю… Самиери-сан, я на несколько минут пойду к себе. Если госпожа вернется, сразу же пошлите за мной.

Ябу направился к Блэксорну, который, задумавшись, сидел на ступеньках главной лестницы.

— Анджин-сан, — многозначительно зашептал он, — у меня, кажется, появился план… Тайный… Понимаете?

Колокола отбили очередной час. Все в крепости внимательно прислушивались к бою часов: начинался час обезьяны — шесть ударов после полудня, три часа. Многие поворачивались к солнцу и, не отдавая себе в том отчета, проверяли по нему время.