Горт справился с охватившей его было паникой. Струан, конечно, говорит об этой проклятой ведьме Фортерингилл и этом слизняке Квэнсе. Ей заплатили достаточно, чтобы она помалкивала. Ну да ладно, если понадобится, я с ними разберусь в два счета, да только вряд ли это будет нужно, потому что та маленькая сучка все равно не умрет.
– Я не боюсь таких, как вы... или ваших растреклятых ложных обвинений.
– Я не обвиняю тебя. Горт, – еще раз повторил Струан. Он испытывал сильное искушение спровоцировать неизбежную схватку прямо сейчас. Но понимал, что должен ждать, пока Горт сделает свою первую ошибку: публично нанесет ему оскорбление, ответом на которое может быть только дуэль. Только тогда он сможет свободно и открыто послать к нему секундантов с официальным вызовом и убить в присутствии целой толпы зрителей. Только в этом случае ему удастся сохранить союз Кулума и Тесс и не дать Броку шанса обвинить его в убийстве. Потому что Мэй-мэй была права: вся Азия знает, как ему не терпится прикончить Горта. – Если увидишь Кулума, передай, что я ищу его.
– Передавайте ему это сами! Я вам не лакей. Клянусь Богом, вам не долго оставаться Тай-Пэном «Благородного Дома».
– Смотри не споткнись, – сказал Струан. – Тебе меня не испугать.
Горт клюнул на приманку.
– Тебе меня тоже, Дирк. Я говорю тебе как мужчина мужчине: сам смотри под ноги, или будешь иметь дело со мной.
Струан вернулся в свою резиденцию очень довольный собой. Вот ты и попался на крючок, Горт.
Кулум все еще не появлялся. И от епископа тоже не было никаких известий. Струан приказал Ло Чуму постараться разыскать Кулума и вышел на praia. Он повернул вверх по склону к собору, откуда пошел менее знакомыми улицами мимо симпатичных ресторанчиков с разноцветными зонтами прямо на тротуаре. Он пересек широкую praca и вошел в огромные ворота.
Монахиня, сидевшая за грубым деревянным столом, подняла глаза.
– Доброе утро. Вы говорите по-английски? – обратился к ней Струан.
– Немного, сеньор.
– У вас лежит больная. Мисс Мэри Синклер. Я ее друг. Последовала долгая пауза.
– Вы хотите видеть?
– Да, пожалуйста.
Привратница подозвала жестом монахиню-китаянку и что-то быстро сказала ей по-португальски. Струан последовал за той по коридору и, поднявшись на несколько ступеней, очутился в комнате Мэри.
Комната была маленькая, вся в грязных пятнах. Окна были плотно закрыты, и внутри стоял тяжелый запах пота. Над кроватью висело распятие.
В лице у Мэри не осталось ни кровинки, ее улыбка была едва уловимой. И страдания состарили ее.
– Привет, Тай-Пэн.
– Что с тобой, Мэри? – мягко спросил он.
– Ничего, чего бы я не заслуживала.
– Я заберу тебя из этого проклятого места.
– Со мной все хорошо, Тай-Пэн. Они очень добры ко мне.
– Да, но это неподходящее место для английской девушки-протестантки.
В комнату вошел высокий худой монах с тонзурой. Он был в простой рясе, заскорузлой от старых пятен крови и пролитых на нее лекарств. На груди у него висел простой деревянный крест.
– Доброе утро, – сказал монах. Он говорил по-английски правильно и без всякого акцента. – Я отец Себастьян. Врач этой больной.
– Доброе утро. Наверное, я заберу ее из-под вашей опеки.
– Я бы не советовал вам этого делать, мистер Струан. Ее не следует тревожить по крайней мере месяц.
– Что с ней?
– Внутреннее расстройство.
– Вы англичанин?
– Вам это кажется таким странным, мистер Струан? Есть много англичан, а также и шотландцев, которые признают истинную Церковь Христову. Но то, что я католик, не делает меня в меньшей степени врачом.
– У вас здесь есть хинная корка?
– Что?
– Хинная корка? «Иезуитская кора»?
– Нет. Я никогда не пользовался ею. Никогда ее не видел. Зачем вам?
– Так, ничего. Что произошло с мисс Синклер?
– Случай весьма сложный. Мисс Синклер необходим полный покой в течение месяца, лучше – двух.
– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы переехать отсюда, девочка?
– Ее брат, мистер Синклер, не возражает против того, чтобы она оставалась здесь. И, если не ошибаюсь, мистер Кулум Струан тоже одобряет мое предложение.
– Кулум был здесь сегодня? – спросил Струан у Мэри. Она покачала головой и с трагичным лицом повернулась к монаху:
– Пожалуйста, расскажите Тай-Пэну о... обо мне.
Отец Себастьян хмуро кивнул.
– Думаю, вы поступаете разумно. Кто-то должен знать. Мисс Синклер очень больна, мистер Струан. Она выпила настой китайских трав, наверное правильнее будет сказать яд, чтобы вызвать у себя выкидыш. Яд изгнал плод из чрева, но стал причиной кровотечения, которое теперь, Божьей милостью, почти удалось остановить.
Струан почувствовал, как у него вдруг взмокла спина.
– Кто еще знает, Мэри? Горацио? Кулум?
Она покачала головой.
Струан повернулся к монаху:
– Почти удалось остановить? Означает ли это, что с девушкой все в порядке? Что через месяц или чуть больше она поправится?
– Физически, да. Если не начнется гангрена. И если на то будет воля Божья.
– Что вы имеете в виду, говоря «физически»?
– Я хочу сказать, мистер Струан, что невозможно рассматривать физическое здоровье отдельно от духовного. Эта женщина ужасно согрешила против законов Божеских – против законов католической церкви, а также и вашей церкви, – поэтому прежде чем можно будет говорить о полном исцелении, должно состояться примирение с Господом и расплата за грехи перед Ним. Вот все, что я пытаюсь сказать.
– Как... как она попала сюда?
– Ее доставила сюда ее ама, католичка. Я получил особое разрешение лечить ее, и... ну, мы поместили ее здесь и лечили так хорошо, как только могли. Мать-настоятельница потребовала, чтобы кто-то был извещен, потому что нам казалось, будто надежды на выздоровление мало. Было послано письмо капитану Глессингу. Мы полагали, что он является... отцом, но мисс Синклер клянется, что это не так. И она попросила нас не раскрывать причины ее болезни. – Отец Себастьян умолк. – Тот кризис, благодарение Богу, миновал.
– Вы сохраните это в тайне? То... то, что случилось с ней?
– Только вы, я и сестры знают об этом. Мы принесли обеты Господу, которые не могут быть нарушены. С нашей стороны вам нечего опасаться. Но я знаю, что исцеления этой несчастной грешницы не произойдет без примирения и расплаты. Ибо Он знает.
Отец Себастьян оставил их вдвоем.
– О... отцом был один из твоих «друзей», Мэри?