– Да. Я не... я не жалею о своей жизни, Тай-Пэн. Мне... я не могу жалеть. Или... или о том, что я сделала. Это йосс. – Мэри смотрела в окно. – Йосс, – повторила она. – Меня изнасиловали, когда я была совсем маленькой... по крайней мере... нет, это неправда. Я не знала, что... я еще ничего не понимала, но в первый раз меня немного принудили. Потом я... потом принуждать уже было не обязательно – я хотела.
– Кто это был?
– Один из мальчиков в школе. Он умер. Это было так давно.
Струан переворошил свою память, но не смог отыскать там ни одного мальчика, который бы потом умер. Мальчика, который мог бы иметь отношение к семье Синклеров или был бы вхож в их дом.
– Потом, после этого, – запинаясь, продолжала Мэри, – у меня появилась потребность. Горацио... Горацио был в Англии, поэтому я попросила одну из ам найти мне любовника. Она объяснила мне, что я... что я могла бы получить любовника, много любовников, что, если я буду осторожна и она будет осторожна, у меня может появиться другая, тайная жизнь, а с нею – всякие красивые вещи. Моя настоящая жизнь никогда не дарила мне никаких радостей. Вы знаете, что у меня был за отец. И вот эта ама подсказала мне, как нужно за это взяться. Она... она подыскивала мне «друзей». Мы... мы с ней... мы с ней вместе разбогатели, и я рада этому. Я купила себе два дома, и она всегда приводила ко мне только очень богатых людей. – Мэри замолчала, потом, после долгой паузы, всхлипнула: – О, Тай-Пэн, мне так страшно.
Струан присел на кровать рядом с ней. Он вспомнил слова, которые говорил ей всего лишь несколько месяцев назад. И ее уверенный ответ.
Струан стоял у открытого окна, задумчиво рассматривая праздную толпу людей на praia внизу. День клонился к закату. Все португальцы были в строгих вечерних костюмах. Они прогуливались в обе стороны praia, раскланиваясь, оживленно беседуя. Юные fidalgos и девушки осторожно флиртовали под неусыпным надзором родителей и дуэний. Несколько паланкинов искали в толпе клиентов, другие доставляли на променад опоздавших. Сегодня вечером губернатор давал бал в своем дворце, и Струан получил приглашение, но он не был уверен, что пойдет туда. Кулум так и не вернулся. Человек от епископа тоже не приходил.
Днем он виделся с Горацио. Горацио был в бешенстве, потому что А Тат, ама Мэри, исчезла.
– Я убежден, это именно она напоила бедную Мэри ядом, – горячился он. Мэри рассказала ему, что по ошибке выпила вместо чая какие-то травы, которые нашла на кухне – ничего больше.
– Чепуха, Горацио. А Тат живет с вами уже столько лет. Зачем бы ей понадобилось затевать такое? Это произошло случайно.
После того, как Горацио откланялся, Струан разыскал людей, которые были вместе с Кулумом и Гортом вчера вечером. Большей частью это оказались приятели Горта, и все они уверяли его, что через несколько часов после ухода Горта ушел и Кулум, что он пил, но был не пьянее остальных и не пьянее, чем обычно.
Ах, Кулум, идиот ты несчастный, думал Струан. Говорил же я тебе.
Внезапно он заметил, что к его дому приближается безупречного вида слуга в парике и ливрее. Он сразу узнал герб епископа. Слуга не спеша двигался вдоль praia, но у его дома не остановился и скоро исчез в толпе.
Начинало быстро темнеть, и свет масляных фонарей, освещавших променад, стал ярче в сгущавшихся сумерках. Струан увидел, как перед его домом остановился закрытый портшез. Два почти неразличимых во тьме носильщика поставили его на мостовую и исчезли в боковой улочке.
Струан бросился из комнаты и сбежал вниз по лестнице.
Кулум без сознания развалился на задней скамье портшеза. Его одежда была порвана и заляпана пятнами рвоты. От него сильно пахло спиртным.
Струана этот вид больше позабавил, чем разозлил. Он рывком поднял Кулума на ноги, взвалил себе на плечо и, не обращая внимания на изумленные взгляды прохожих, внес его в дом.
– Ло Чум! Ванну, быстро раз-раз!
Струан положил Кулума на кровать и стащил с него одежду. На груди и на спине синяков не было. Он перевернул его. Царапины от ногтей на животе. И посиневшие пятна любовных укусов.
– Ах ты, дурачок, – проговорил он, осматривая сына быстро и внимательно. Сломанных костей нет. Зубы на месте. Кольцо-печатка и часы исчезли. Карманы пусты.
– Тебя обобрали, парень. Возможно, в первый раз, но уж никак не в последний.
Струан знал, что подсыпанное в бокал неискушенного клиента снотворное было обычным трюком во всех борделях.
Слуги принесли ведра с теплой водой и наполнили ванну. Струан перенес в нее Кулума и вымыл его губкой с мылом. Ло Чум поддерживал бессильно болтающуюся голову.
– Масса сильно ужасный пить безумный, сильно ужасный джиг-джиг, хейа.
– Ай-й-йа! – ответил Струан. Когда он вынимал Кулума из ванны, острая боль пронзила левую щиколотку, и он понял, что за день натрудил изувеченную ногу больше, чем предполагал. Надо будет несколько дней перевязывать ее потуже, подумал он.
Струан вытер Кулума полотенцем и уложил в постель. Легко похлопав его по щекам, он попытался привести сына в чувство, но это ни к чему не привело, поэтому он поужинал один и стал ждать. Прошел час, потом другой. Его тревога усилилась, потому что к этому времени, сколько бы Кулум ни выпил, он уже должен был бы прийти в себя.
Кулум дышал глубоко и ровно. Сердце его билось размеренно и сильно, не внушая никаких опасений.
Струан встал с кресла и потянулся. Ему оставалось только ждать.
– Я ходить номер один мисси, – сказал он – Ты оставаться смотреть оч-чень хорошо, хейа?
– Ло Чум смотреть оч-чень как мама!
– Дашь знать, ясно9 Какое время масса просыпаться одинаково, дашь знать, ясно?
– Почему Тай-Пэн ясна говорить, хейа? Всегда ясна оч-чень когда, ладна Хейа?
Но в ту ночь Ло Чум так и не прислал за ним.
На рассвете Струан покинул дом Мэй-мэй и вернулся в резиденцию. Мэй-мэй проспала ночь спокойно, зато Струан вздрагивал всякий раз, когда слышал шаги прохожего или когда мимо проносили портшез – и часто это была лишь игра его воображения.
Ло Чум открыл ему дверь.
– Зачем Тай-Пэн рано, хейа? Завтлак готовый, ванна готовый, чего Тай-Пэн хочит мозна, хейа?
– Масса просыпаться, хейа?
– Зачем спрашивать? Если просыпаться давать знать. Я оч-чень сильно хорошо ясна, Тай-Пэн, – проворчал Ло Чум с оскорбленным видом.
Струан поднялся наверх. Кулум по-прежнему крепко спал.
– Один раз, два раз масса делай как… – и Ло Чум застонал, зачавкал, тяжело двигая челюстью, шмыгнул носом, зевнул и застонал еще громче.
После завтрака Струан послал слугу к Лизе и Тесс с известием, что Кулум вернулся, но не стал сообщать им, в каком виде. Затем он попытался сосредоточиться на делах компании.