— Вы хотите сказать, что это офицеры?
— Точно, все это офицерские хижины. В тех бараках живет начальство, майоры и полковники. Около тысячи австралийцев и… англичан, — быстро сказал он, — в хижинах к югу от тюрьмы. Внутри самой тюрьмы живут около семи или восьми тысяч англичан и австралийцев. Все рядовые.
— Они все выглядят подобным образом?
— Не понял, сэр?
— Они все выглядят подобным образом? Они все вот так одеты?
— Конечно. — Кинг рассмеялся. — Догадываюсь, что вы имеете в виду. Они действительно похожи на кучу бродяг. Это меня никогда не волновало.
Потом до него дошло, что Форсайт критически рассматривает его.
— В чем дело? — спросил он, погасив улыбку.
Со всех сторон на них смотрели люди. Среди них был и Питер Марлоу. Но все соблюдали дистанцию. Все они задавались одним и тем же вопросом — действительно ли их глаза видят человека, который похож на настоящего мужчину с пистолетом на поясе и который разговаривает с Кингом.
— Почему вы так отличаетесь от них? — поинтересовался Форсайт.
— Не понял, сэр?
— Почему вы одеты подобающим образом, а они все в лохмотьях?
Улыбка Кинга вернулась на свое место.
— Я следил за своей одеждой. Они, думаю, нет.
— Вы выглядите вполне здоровым.
— Не таким здоровым, как мне хотелось бы быть, но вполне в хорошей форме. Хотите, я покажу вам лагерь? Думаю, вам нужна помощь. Я могу свистнуть сюда некоторых ребят, собрать команду. Лагерные припасы так малы, что о них не стоит и говорить. Но там в гараже есть грузовик. Мы могли бы поехать в Сингапур и освободить…
— Как получилось, что вы здесь — единственный в своем роде? — оборвал его Форсайт, слова били как пули.
— А?
Форсайт грубовато показал пальцем в сторону лагеря.
— Передо мной, наверное, двести или триста человек, но вы единственный, который одет. Все люди не толще бамбука, но вы, — он повернулся и посмотрел на Кинга, взгляд его стал жестким, — вы в хорошей форме.
— Я такой же, как они. Просто я не зевал. И мне везло.
— В такой дыре нельзя говорить о везении!
— Конечно, можно, — не согласился Кинг. — И нет ничего плохого в том, чтобы следить за своей одеждой, и нет ничего дурного, чтобы следить за своим здоровьем. Человек должен заботиться о собственной персоне. В этом нет ничего дурного!
— Вовсе нет ничего дурного, — согласился Форсайт, — при условии, что это делается не за счет других. — Потом пролаял: — Где казарма коменданта лагеря?
— Вон там. — Кинг показал. — В первом ряду бараков. Не знаю, что это на вас нашло. Я думал помочь вам. Думал, что вам нужен кто-то, кто введет вас в курс дела.
— Мне не нужна ваша помощь, капрал! Как вас зовут?
Кинг пожалел, что влез с предложением о помощи. «Сукин сын, — подумал он в бешенстве, — вот как ты отвечаешь на предложение о помощи!»
— Кинг, сэр!
— Вы свободны, капрал. Я не забуду про вас. И уж будьте уверены, при первой же возможности встречусь с капитаном Брафом.
— Что, черт возьми, все это значит?
— Это значит, что я нахожу вас очень подозрительным, — выкрикнул Форсайт. — Я хочу знать, почему вы здоровы, а остальные нет. Для того чтобы быть здоровым в подобном месте, надо иметь деньги, а способы их получения весьма ограничены. Очень ограничены. Первое — это доносы. Потом продажа еды или лекарств…
— Будь я проклят, если соглашусь с подобной чепухой…
— Вы свободны, капрал! Но не забудьте, я с этой минуты считаю своей обязанностью приглядывать за вами!
Кинг совершил над собой невероятное усилие, чтобы не ударить капитана.
— Вы свободны, — повторил Форсайт, потом зло добавил: — Убирайтесь с моих глаз!
Кинг отдал честь и ушел, кровь застилала ему глаза.
— Привет, — Питер Марлоу преградил ему путь. — Бог мой, хотелось бы мне иметь ваши нервы.
Глаза Кинга прояснились, и он прокаркал.
— Привет, сэр. — Он отдал честь и собрался идти дальше.
— Бог мой, Раджа, что, черт возьми, происходит с вами?
— Ничего. Просто… просто нет настроения разговаривать.
— Почему? Если я чем-то обидел вас или надоел, скажите. Пожалуйста.
— Это не имеет никакого отношения к вам. — Кинг выдавил улыбку, но в душе он кричал. «Господи, что я сделал не так? Я кормил этих ублюдков и помогал им, а теперь они смотрят мимо меня, как будто меня здесь больше нет».
Он оглянулся и увидел, что Форсайт прошел между двумя хижинами и исчез из виду. «И он считает меня доносчиком», — мучительно думал он.
— Что он сказал? — спросил Питер Марлоу.
— Ничего. Он… я собирался… что-нибудь сделать для него.
— Я ваш друг. Позвольте помочь вам. Разве вам мало, что я пришел сюда?
Но Кинг хотел одного — спрятаться. Форсайт и остальные растоптали его достоинство. Он понимал, что погиб. Потеряв достоинство, он потерял мужество.
— Увидимся, — пробормотал он, отдал честь и торопливо ушел. «Господи, — рыдал он в душе, — верни мне уважение. Прошу тебя, верни».
На следующий день над лагерем прогудел самолет. Из своего брюха он выбросил парашюты с провиантом. Несколько парашютов упали на территорию лагеря. Те, что приземлились над джунглями, искать не стали. Никто не осмелился расставаться с безопасностью Чанги. Все могло быть обманом. Роились мухи, донимала жара, несколько человек умерли. Все было как всегда.
Еще один день. Потом над посадочной полосой начали кружить самолеты. В лагерные ворота вошел полковник. С ним были врачи и санитары. Они привезли лекарства. Все новые самолеты кружили и приземлялись на аэродроме.
Неожиданно в лагерь с воем въехали джипы. Важные мужчины курили сигары. С ними прибыли четыре врача. Все они были американцами. Они ворвались в лагерь, закололи американцев уколами, залили их галлонами свежего апельсинового сока, завалили едой и сигаретами, обнимая без конца — своих ребят, своих героических ребят. Они помогли им сесть в джипы и довезли до ворот Чанги, где их ждал грузовик.
Питер Марлоу с удивлением наблюдал эту сцену. «Они не герои, — думал он, сбитый с толку. — Как и мы. Мы проигравшие. Мы проиграли войну, нашу войну. Разве нет? Мы не герои! Нет!»
Как будто сквозь туман он видел Кинга. Своего друга. Долгие дни он ждал случая поговорить с ним, но всякий раз Кинг уходил от разговора.
— Позже, — обычно отнекивался он. — Сейчас я занят. — До приезда американцев времени у него так и не нашлось.
Итак, Питер Марлоу стоял около ворот вместе со многими другими, следя за отъездом американцев, дожидаясь случая сказать «прощай» своему другу, терпеливо дожидаясь возможности поблагодарить его за спасенную руку, за многое, многое другое, что пришлось им пережить.