Гормоны понимали, что в этом происшествии Биллу понадобится их помощь, и выдали ему полный комплект симптомов разъяренного человека. Они затуманили его взор, включили звон в ушах и заставили болезненно отдаваться в мозгу топот ног по пожарной лестнице.
Билл выскочил на улицу и побежал к парковке. Он не был фанатом спорта, поэтому гормонам не составило труда, напомнить ему об его ужасной форме. Билл ритмично посвистывал, задыхаясь, а в животе у него начались колики. Ему показалось, что он заметил, как машина хулигана покидала стоянку. Это был белый «форд» или «воксхол», или что-то в этом роде. Он был не в том состоянии, чтобы разобрать, и видел только асфальт под ногами, который вздымался и опускался при каждом его шаге. Наконец, он добежал до своей машины и замер, с трудом переводя дыхание.
– Надеюсь, теперь вы все довольны, – надул губы Гистамин.
– Да, – не сразу ответил Адреналин, размышляющий, как долго он должен заставлять сердце Билла колотиться со скоростью двести ударов в минуту.
– Почему вы никогда не хотите ему помочь? Кто-то разукрасил хозяину тачку. Неужели нельзя было заставить его прийти в себя и записать номер машины?
– Билл в любом случае не смог бы добраться туда вовремя, – возразил Феромон. – Мы просто развлекались.
– И как это так получается, что у тебя на все есть свое мнение, Феромон? – разозлился Гистамин. – Ведь ты гормон секса, черт тебя подери! Это-то какое к тебе имеет отношение?
Феромон рассмеялся:
– К сексу все имеет самое прямое отношение. Все важное. Спроси кого угодно.
Гистамин пытался придумать, что возразить, но понимал, что Феромон, скорее всего, прав. Машины, еда, одежда, власть, спорт… Все, что приходило ему на ум, было так или иначе связано с сексом.
– Крикет! – победно вскрикнул Гистамин. – В нем нет ни капли сексуального.
– И именно поэтому это такая отстойная игра!
– Джон Мейджор [8] любил крикет, – лениво заметил Тестостерон.
– Меня это не удивляет!
Польщенный вниманием Тестостерон попытался вспомнить что-нибудь еще, что он знал о крикете. Но, похоже, этим его познания и ограничивались.
– Джон Мейджор – самый несексуальный мужчина на планете. Совершенно естественно, что он обожает крикет, – пояснил Феромон.
– Нет, – возразил ему Тестостерон, – самый несексуальный мужчина на свете – это наш Билл. Кажется, так сказали Прогестерона и Эстрогена: «Просто нужно повнимательнее посмотреть на его лицо!»
– Нет, они сказали: «Если подольше посмотреть на лицо Билла, то на ум начинают приходить разные породы лошадей».
– Да, – сказал Тестостерон, – я никогда этого не мог понять.
– Ну что ж, зато у нас вчера был секс, – утешил его Адреналин.
Повисла неловкая пауза. Гормоны испугались, что Гистамин снова начнет упрекать их за вчерашнюю ночь.
– Мне кажется… – начал Гистамин.
Все напряглись, но на этот раз он был не похож на самого себя.
– Мне кажется, что сейчас совершенно неподходящее время для обсуждения сексуальности нашего Билла. Ему следует взять совок и убрать битое стекло. Наверняка, если мы поможем ему почувствовать себя при деле, он приободрится.
– Итак, веник и совок! – сказал Адреналин.
Гормоны Билла редко вспоминали, что у Эвелин тоже была работа. Ведь даже карьера Билла воспринималась ими только как досадная помеха, вынудившая их отказаться от массы более приятных занятий.
В действительности Эвелин была талантливым и хорошо оплачиваемым программистом. В настоящее время она работала консультантом, чему способствовало ее педантичное отношение к делу и острый ум. Одно время она даже сотрудничала с компанией Билла и трудилась в его отделе, причем получала больше самого Билла. Но об этом они оба предпочитали не вспоминать. Разработка программного обеспечения по всем параметрам прекрасно подходила Эвелин; немалое значение имело и то, что теперь, будучи в интересном положении, она могла работать дома и контролировать весь процесс.
По несколько часов в день Эвелин сидела за компьютером и печатала. Гормонш это мало интересовало, и, они коротали время, судача о ее беременности.
– Я слышала, – радостно рассказывала своей сестре Эстрогена, – что мы можем устроить ей тромбоз на ногах…
– Что, правда?
– Причем тромбы могут отрываться…
– Да ты что?
– А давление будет скакать, куда захочет!
– Сердечная недостаточность? М-ммммм… Это немилосердно.
– Но мы ничего не нарушаем!
– Да, но все-таки… – В голосе Прогестероны звучало сомнение. – Может, вместо этого займемся анемией?
– Ну, это само собой. Ее одежда станет, как свинцовая. Эвелин будет прикрывать глаза в обед и просыпаться только вечером. У нее будет болеть живот, во рту станет кисло, и она начнет терять сознание ночью.
– Клево.
– Действительно клево, ведь усталость останется с ней и после родов. Она уже смирилась с этим.
– Да, всегда нужно давать людям то, чего они ожидают. – Прогестерона просто засветилась от сознания собственной значимости. – Ах, материнство, столько новых событий: любовь, воспитание, заботы…
– …Диатез, глисты, энурез… – поддержала ее Эстрогена.
– О нет!
– Про любовь это ты точно подметила. Удивительно, не так ли? Эвелин никогда не была особенно эмоциональной. Но ведь мы, женщины, должны просто переполняться любовью.
Обе задумались на минутку.
– Она его любит, – неуверенно начала Прогестерона.
– То есть любила, – поправила ее Эстрогена. – Когда-то она действительно была увлечена Биллом.
– Уже не помню, как это было.
– Неудивительно, потому что она привыкла влюбляться в факты, а не в живых людей В колледже, я припоминаю…
– Что еще?
– У нее была страсть ко всяким штукам.
Они сознавали, что начинают ссориться, но эта перепалка означала, что Эвелин хоть в чем-то была страстной натурой.
– Ее не волновали причины событий, хотя некоторые студентки обожали покопаться в этом.
– Только те, у кого было тяжелое детство. И позерши. Вовсе не всем интересны рассуждения, политика и все такое.
– Но она до сих пор обожает шмотки.
– Это не в счет. Эвелин в принципе не может ничего обожать, она не страстная. Например, в постели – она ведь не стонет и не царапается, правда?
– Это потому, что Билл ужасный любовник.
– Да, но если бы она его любила, если бы испытывала страсть, то она и выла и стонала бы, даже если б он не на многое был способен. Она бы сходила от него с ума.