— Да, Сигмунд, что еще?
— Посмотри на меня.
Маркус опять развернулся. За исключением пижамы супермена и обеспокоенного выражения лица, Сигмунд выглядел как обычно.
— Только честно, — попросил Сигмунд.
— «Честно» что?
— Ответь на вопрос.
— Ну да.
— Ты же понимаешь, что мне непросто.
— Нет, не понимаю, но все равно спрашивай.
— Мне пойдет пирсинг?
Маркус задумался надолго.
— Сигмунд! — сказал он между прочим.
— Да?
— А ты не влюбился ли?
— Совсем чуть-чуть, — признался Сигмунд и покраснел.
Маркус с беспокойством разглядывал свисающие на попе штаны Сигмунда, который шел впереди по дорожке. Со времени великого итальянского обеда прошла неделя, и мир с тех пор встал с ног на голову. Раньше всегда влюблялся Маркус. И тогда Сигмунд охотно помогал более или менее полезными советами. Теперь Маркус потерял способность любить, зато Сигмунд болтался, не думая ни о чем, кроме своей несчастной любви к Бенте Иверсен. Маркус чувствовал, что настала его очередь давать советы, но чьих советов Сигмунд точно сейчас слушать не будет, так это советов Маркуса. Дело в том, что Сигмунд ревновал, и совершенно напрасно.
Когда Бента появилась в их школе пару дней назад, с учениками случилась чуть ли не истерика. Они теснились, чтобы взять автограф у новой школьной звезды, а Бента написала свое имя по меньшей мере раз сто, пока учитель Воге не пришел и не попросил оставить девушку в покое. Он был уверен, что ей хочется чувствовать себя обычной ученицей. Бента кивнула, поблагодарила его за помощь и дала по его просьбе два автографа. Сигмунд тоже подходил с блокнотом, но не осмелился попросить расписаться в нем, потому что все еще стыдился спора о музыке и исполненной пародии на рэп. Когда Маркус предложил попросить за него, Сигмунд обрадовался этой идее.
— Попроси ее написать: «Привет дорогому Сигмунду от Бенты».
— Дорогому Сигмунду?
— Да.
— Думаешь, стоит?
— Еще как, — ответил Сигмунд и самоуверенно улыбнулся. — Потому что тогда она поймет, что она мне нравится.
Маркус сообразил, что нет смысла что-либо обсуждать с парнем, начисто потерявшим связь с реальностью. Он подошел к Бенте одним из последних незадолго до того, как Воге вмешался и спас ее.
— Привет, — сказала Бента. — Здорово увидеться снова, Маркус.
Случись такое пару месяцев назад, он бы стал заикаться и спотыкаться, покраснел бы и начал переминаться с ноги на ногу от возбуждения, но теперь она не интересовала его как девушка, только как человек.
— Очень здорово увидеться с тобой, Бента. Можно попросить у тебя автограф?
— Конечно. Что написать?
— Можешь написать «Привет дорогому Маркусу от Бенты».
Нет! Неправильно. Это же Сигмунду она должна была написать «дорогому», но теперь было уже слишком поздно. Она уже все написала.
— А еще я хотел попросить тебя написать Сигмунду.
— А почему он сам не попросит?
— Наверно, он сам очень занят, — ответил Маркус и покосился на Сигмунда, который стоял в самом дальнем углу школьного двора и листал книгу.
— Можешь тоже написать «Привет дорогому Сигмунду»?
— Думаю, хватит одного моего имени, — сказала она.
Когда Маркус вернулся к Сигмунду, тот переминался на месте.
— Она что-нибудь сказала?
— О чем?
— Обо мне?
Маркус покачал головой:
— Нет, но зато написала автограф.
Он протянул блокнот. Сигмунд схватил его трясущимися руками, а потом издал негромкий возглас неудовольствия:
— А куда делся «дорогой Сигмунд»?
— Не знаю, — ответил Маркус. — Она посчитала, что одного ее имени хватит.
— Это она мне назло, — сказал Сигмунд.
— Может быть.
— Что там у тебя?
— Блокнот с автографами, — сказал Маркус.
— Она тебе тоже дала автограф?
— Да.
— Можно посмотреть?
Маркус немного задергался. Ему не нравилось, как стала развиваться ситуация.
— Зачем это? Точно такой же автограф.
Он сам заметил, насколько неестественно звучал его якобы равнодушный голос. Сигмунд прищурился:
— Я все равно хочу посмотреть. — Он выхватил у Маркуса блокнот и открыл на последней странице. — Ага!
— Что «ага»?
— Вот, значит, где он!
— Кто?
— Дорогой привет, — сказал Сигмунд с сарказмом. — Вот, значит, благодарность.
— Благодарность за что?
— За все, что я для тебя сделал.
— А что ты для меня сделал? — поинтересовался Маркус.
— Ну конечно, ты все забыл, — сказал Сигмунд. — Прости меня. Прости, что был твоим другом.
Маркус не совсем понимал, с чего они вдруг стали недругами, но рассчитывал, что это пройдет. В конце концов, это просто ревность, а о ней Маркус знал все. Он сам ревновал по меньшей мере пару сотен раз за свою четырнадцатилетнюю жизнь, и тогда он сам был таким же непредсказуемым.
Прошло два дня, а Сигмунд по-прежнему ревновал. Когда Маркус напомнил ему, что вообще-то потерял способность любить и поэтому не мог представлять никакой угрозы, Сигмунд ответил, что подозревает, будто синдром хронической любовной опустошенности — это чистый обман, чтобы наилучшим образом протиснуться вперед в очереди за девушками.
— Совершенно очевидно, Макакус, что она тебя легко зацепила, — говорил он и смеялся громко и безрадостно.
Сигмунд вел себя как настоящий четырнадцатилетний подросток, но таким он и был, размышлял Маркус, который был на полгода моложе, но куда с большим опытом по части ревности.
Сигмунд все еще жил у Маркуса, но фантастические обеды закончились. Теперь они чаще ели готовую пиццу и куру-гриль в полном молчании. Сигмунд был единственным, с кем он мог говорить обо всем не смущаясь, но теперь они не могли больше говорить ни о чем. Маркус думал, что, наверно, будет лучше, если Сигмунд вернется к себе, но не смел этого сказать.
Как бы он хотел, чтобы Бента не переезжала на Рюдосен. Маркусу нравилось быть незаметным, и он никогда не понимал, что плохого в том, когда тебя называют «серенькой мышкой». Он с удовольствием бы был серенькой мышкой. Он предполагал, что серенькие мышки по большей части живут тихо и мирно и занимаются своими делами. Они не были пупами земли, но Маркус не представлял себе ничего хуже, чем быть пупом земли. Если все вдруг посмотрят на тебя одновременно, можешь быть уверен, ты споткнешься — это тоже был один из законов Маркуса Симонсена, номер четырнадцатый. Когда он вырастет, он напишет маленькую книжку со всеми своими законами. Возможно, она послужит утешением и небольшим предупреждением всем остальным сереньким мышкам, блуждающим по этой земле.