После уроков он должен был отправиться прямо в больницу навестить Монса, но он решил сначала зайти домой и проведать Сигмунда.
Приятель лежал в кровати Монса с закрытыми глазами. Маркус подумал, что он спит, и собирался выскользнуть из комнаты, но тут из кровати раздался слабый голос:
— Воды.
Он обернулся.
— Что?
Сигмунд смотрел на него из-под тяжелых век.
— Ты можешь принести мне стакан воды? Маркус пошел на кухню и налил воды из-под крана. Сигмунд выпил ее маленькими глотками и отдал стакан Маркусу, тот поставил его на ночной столик.
— Как ты?
— Не очень, — ответил Сигмунд и слабо улыбнулся.
Он улыбнулся впервые за последние двое суток. Улыбка была не очень-то радостной, скорее, она была грустным движением губ вверх. Сигмунд выглядел как человек, собирающийся покинуть этот мир, примирившись с теми, кого оставляет.
— Я не ел и не пил с завтрака, — объяснил он и тяжело развел руками.
— Хочешь есть?
— Пожалуй, съел бы одно яйцо.
— Тебе сварить или пожарить?
— Пожарить.
— Хорошо.
— И добавь бекона.
— Слушаюсь, — сказал Маркус и пошел на кухню. — Я скоро вернусь.
— Да, большое спасибо, — тихо отозвался Сигмунд. — Но только не перетруждайся.
— Пожарить яичницу с беконом не очень сложно, — ответил Маркус, все еще пребывающий в отличном настроении не только оттого, что у Сигмунда проснулся аппетит, но и оттого, что друг ему улыбнулся. Он воспринял это как знак возрождающейся после кризиса дружбы и надеялся, что все будет как раньше. К сожалению, он, похоже, слишком очевидно выразил свои чувства.
— Конечно, тебе несложно, — гулко проговорил Сигмунд. — А я могу только лежать здесь, и все.
— Тебе привет от Воге и пожелания скорейшего выздоровления. Я сказал, у тебя заболел живот.
Сигмунд снова улыбнулся. Еще грустнее.
— Живот?
Он приподнял голову над подушкой на несколько сантиметров и покачал ей. Очевидно, ему было очень тяжело, потому что голова снова опустилась.
— Да, — заметил он, — если бы только это был живот.
— А то — мозг, — сказал Маркус.
— Мозг?
— Ты разве не влюбился?
— Влюбился, но влюбляются не мозгом. Влюбляются сердцем.
— А я слышал, что мозгом.
Теперь Сигмунд снова стал самим собой.
— Что за бред! — резко отозвался он. — Никто не влюбляется мозгом. Влюбленность — это нечто неподконтрольное. Она сидит вот тут! — Он постучал себя по груди. — Тот, кто утверждает, что любишь мозгом, не знает, что такое настоящая любовь. Кто тебе это сморозил?
— Ты.
— Я? Когда?
— Восемь дней назад.
Сигмунд опять откинулся на подушку.
— Давно, — сказал он. — Тогда я был невинным ребенком, но теперь мой мозг поразила молния, и он по-прежнему пылает пожаром. Это одинокий огонь, Маркус, и он не несет надежды. Подойди сюда, пожалуйста.
Маркус с опаской приблизился к кровати. Хотя было понятно, что Сигмунд больше на него не обижается, он все еще казался непредсказуемым. Теперь он схватил Маркуса за руку.
— Маркус, — начал он.
— Йес, — отозвался Маркус как мог бодрее, но, как ему показалось, не слишком-то бодро.
— Прости.
— За что?
— За то, что я тебе не доверял. Я выстрелил и попал в собственного брата.
— Все в порядке.
Маркус не знал, чего начитался Сигмунд и отчего говорит так напыщенно, но предположил, что это наверняка какой-нибудь классический роман о любви. Чтобы настроение стало получше, он попытался говорить как можно более буднично:
— Ты просто немного ревновал, по-моему. Ничего страшного.
Сигмунд покачал головой:
— Ничего страшного для тебя, мой добрый друг. Только для меня. Но теперь мне открылась истина.
— Правда? — удивился Маркус и подумал: когда же Сигмунд соизволит выпустить его руку?
— Истина не в том, что она влюблена в тебя, а в том, что она презирает меня.
— Отлично, — сказал Маркус и посмотрел на часы.
Ему нужно скорее пожарить яичницу с беконом, если он еще хочет успеть сегодня к папе.
Секунду Сигмунд с подозрением смотрел на него.
— Ты уверен, что не влюбился в нее?
— Да, естественно, — ответил Маркус. — Я же сказал, что больше не могу влюбляться.
Сигмунд вздохнул:
— Счастливчик! Я написал ей стихотворение. Хочешь послушать?
Маркус встал и пошел к двери.
— Как тебе пожарить яичницу?
— С обеих сторон, если тебе несложно. И, Маркус…
— Да?
— У нас есть кола?
— Посмотрю в холодильнике.
Маркус быстро вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
* * *
Через полтора часа Маркус оставил одного пациента, чтобы сесть на автобус в город и навестить второго.
Когда он уходил, Сигмунд все еще лежал в кровати. Такой же бледный, но уже куда более сытый, съевший две яичницы с беконом, три тоста и выпивший две бутылки колы. Он объяснил, что хочет еще некоторое время полежать в кровати Монса, поскольку его сердце тяжело, как свинец.
— Единственное, на что я способен, — это лежать здесь и есть в утешение, — сказал он. — Боюсь, с сегодняшнего дня тебе придется заняться готовкой. Я, наверно, наберу тридцать-сорок килограммов, потому что собираюсь пичкать себя калориями, ну и пусть. Меня тяготит не вес тела, а груз жизни.
Сидя в автобусе, Маркус размышлял о своей жизни и о том, что с ней делать, когда он вырастет. Он не находил у себя никаких особенных способностей ни в одной области и полагал, что если он займется чем-нибудь, всегда найдется кто-то получше для того же самого. Тем не менее он надеялся, что однажды найдет свое место в жизни, даже если оно и будет больше подходить для других. Теперь он думал, что, может быть, уже что-то придумал. Он заметил, что Сигмунд, лежа в своей любовной тоске, оценил его внимание и заботу. Папа тоже давал понять, что радуется ежедневным визитам. «Ты добрый мальчик, Маркус, — говорил он. — Не знаю, что бы я без тебя делал». Слова эти согревали и вселяли в Маркуса гордость. Работник опеки! Может, стоит этим заняться. Многим людям нужна опека, и, вполне возможно, он чем-нибудь поможет. Может быть, ему даже удастся заработать. Например, организовать общество и назвать его «Забота без границ». Тогда он сможет ездить по всему миру и опекать людей. Лечение же он оставит врачам. Психическими проблемами пусть занимаются психологи. Он будет только всегда готов помочь работникам опеки, оказывая заботу тем людям, которые в ней нуждаются. Подставлять плечо, чтобы в него поплакали, две руки, способные пожарить яичницу с беконом на раз-два-три. В этом была его сила. Проблемы с языком не будут препятствием, потому что для работника опеки важнее слушать, а не говорить.