По шаткой обгоревшей лестнице Месяц спустился в трюм и разглядел в полумраке несколько обожженных, разложившихся человеческих тел. Там все перемешалось: руки, ноги, головы. Невозможно было понять, что кому принадлежит. Вздувшиеся лица с полопавшейся кожей могли кого угодно свести с ума. Носы, губы, уши были погрызены крысами. Эти богопротивные твари, разжиревшие, однако довольно проворные, и теперь копошились среди тел, набивая мертвечиной свои брюшки; и они не оставили сего омерзительного дела при появлении человека… Месяц побыстрее выбрался наружу и жадно вдохнул воздух, который после трюма показался ему свежим. Россияне в это время разговаривали про Ван Хаара и вспоминали его повествование о морских гёзах; никто не сомневался, что это испанское судно было расстреляно и подожжено гёзами…
Во всех кормовых помещениях также обнаружили следы отчаянной схватки: десятки порубленных, исколотых, простреленных, изуродованных картечью останков людей лежали там грудами. Печальное зрелище… Те, кто недавно еще были полны жизни, кого еще ждали, с кем близкие, может быть, вели мысленные беседы и кого по недавней памяти представляли удачливыми и смеющимися, попали в суму несчастливой судьбы и, прах прахом, неприкаянные, не оплаканные, не погребенные, скитались по миру на черном катафалке… Кто-то уже успел поснимать с трупов одежды и взял все то пригодное, что можно было взять, – россияне не первые ступили на этот корабль. Быть может, тут похозяйничали сами гёзы. Из двенадцати пушек, долженствующих быть на «Vagabundo», остались только три – по-видимому, те, к которым гёзы-каперы не смогли подобраться из-за пожара на судне. Их-то и приметил Месяц. Хрисанф и Андрее поснимали пушки с железных рымов, а Михаил и Фома перевезли их на «Юстус». После этого покинули корабль, ибо ни у кого не было желания оставаться на нем дольше.
Некоторое время суда еще стояли бок о бок. Россияне были заняты заменой пушек в портах, с которой вышла небольшая заминка: дело в том, что из трех снятых с испанца орудий два оказались грозными длинноствольными кулевринами, а одно – легким фальконетом, какой при необходимости можно было поставить и на фальшборте, и даже на марсе; кулеврины решили установить по одной с левого и правого бортов вместо двух шведских фалькон среднего калибра; лафеты под новые пушки требовалось подогнать.
Пока россияне приспосабливали к одному из орудий лафет, Месяц и штурман Линнеус беседовали у раскрытого порта, и беседа их касалась испанца, борт которого был как раз у них перед глазами. Месяца удивляла эта странная прихоть судьбы, которая в целом огромном море свела с «Vagabundo» именно «Юстус». Не следовало ли немного поразмыслить над этим и усмотреть здесь некое знамение?.. Тойво Линнеус сказал, что ему тоже не нравится такое совпадение: одно дело, когда идешь под всеми парусами и натыкаешься на чьи-то останки, и совсем другое – когда после шторма в полном безветрии, очнувшись от сна и едва протерев глаза, обнаруживаешь возле себя столь мрачное соседство. Как будто буря только для того и разразилась, чтоб подвести тебя, живущего, к мысли о бесславной гибели и указать тебе, чем ты вскоре можешь кончить; дерзаешь – дерзай, и, что бы с тобой ни случилось, не пеняй на судьбу и на бога – ты сам к тому стремился, ты был предупрежден. И еще штурман признался, что столь близкое соседство со зловонным катафалком уже вызывает в нем дурноту… Месяц, выглянув из порта, осмотрел небо в надежде увидеть хоть одно облачко, какое было бы знаком – ветер идет. Но ничто не нарушало небесной голубизны. Тогда Месяц подозвал Михаила и велел ему – как только работа будет закончена, опробовать на «Vagabundo» одно из снятых с него орудий. Повторять распоряжение не пришлось; к тому же и кулеврина уже была закреплена на лафете. Михаил бросился в крюйткамеру и скоро вернулся, держа в руках картуз, начиненный порохом, лыковые пыжи и тяжелое железное ядро…
В те стародавние времена пушки заряжались так: сначала с помощью деревянного прибойника в ствол заталкивали картуз – продолговатой формы полотняный мешок с порохом, – вслед за тем поплотнее вколачивали пыж, деревянную пробку, еще пыж и тогда уж ядро; далее иглой-протравником прокалывали через запальное отверстие картуз и засыпали в этот прокол мелкий воспламеняющий порох. Для того чтобы произвести выстрел, оставалось только поджечь порох в запальном отверстии с помощью тлеющего фитиля.
… Быстро зарядили орудие и задвинули его в порт. Пока Фома управлялся с протравником и готовил фитиль, Михаил тщательно прицеливался.
Хрисанф, поглядывая то на поблескивающий матово ствол, то на испанца, негромко советовал:
– В середину бей, юноша. В середину. Андрее – наоборот:
– Пониже целься. Чтобы зацепило киль… Команда разгорячилась и расшумелась:
– Бей с одного выстрела…
– Чтоб оба борта одним ядром…
– По носу бей! Смотри, у него нос пригнутый…
Михаил оглянулся на россиян, возбужденно улыбнулся и, сказав «Готово!», взялся за фитильный пальник. Все, кто при этом был, отскочили от кулеврины.
Раздался выстрел, от которого слегка дрогнул под ногами «Юстус». Сноп пламени и дыма вырвался из орудийного жерла, а также из запального отверстия полыхнул узкий столбик огня.
Ядро ударило в «Vagabundo» чуть пониже уровня воды… Едва затих грохот выстрела, как услышали, что в чреве испанского судна что-то рухнуло, оттого весь корпус содрогнулся, и по морю пошла рябь. Еще некоторое время корабль стоял так спокойно, будто ничего не произошло, и к Михаилу уже обращались насмешливые взгляды… Но вот стало заметно, что испанец начал клониться на простреленный борт. Все громче шумела врывающаяся в его трюм вода. И когда уже никто не сомневался, что произведенный выстрел удачен, «Vagabundo» вдруг выровнялся и замер…
– Он умирает достойно, – сказал Месяц.
– Несущий смерть сам попал в лапы смерти, – по лицу Тойво Линнеуса, видавшего на своем веку немало тонущих кораблей, невозможно было понять, вкладывает ли он в свои слова издевку.
Очень скоро испанец опять дал крен. Нос судна с разбитым бушпритом все глубже погружался в море, а корма приподнималась. В таком положении «Vagabundo» и затонул. Воздух, вытесняемый из трюма водой, со зловещим шипением вырывался через дыры в палубе. Скрипели и трещали внутри судна переборки, клокотала вода – там, во тьме трюма, как будто вздыхало и стонало огромное живое существо. А когда корабль исчез, море над ним еще долго бурлило, и всплывали крупные обломки, щепки, уголья…
Только к вечеру этого дня пришел ветер и принес свежесть. Ветер наполнил паруса и придал бодрости мыслям. «Юстусу» предстоял неблизкий путь. Повернувшись спиной к закату, кормчий Копейка правил на восток. Ветер был попутный – судно споро шло на фордевинд. Тойво Линнеус сверился со своей картой: в этих водах ветры чаще всего являлись с запада; и здесь корабли, направляющиеся к востоку, обретали крылья.
Ночью штурман выправил курс по звездам. Когг пошел в бакштаг, и скорость его еще увеличилась, поскольку теперь заработали все паруса, и кормовые не затеняли передних. Так, при полном парусном вооружении, пересекли море на северо-восток. Когда к утру немного развиднелось, увидели по правому борту землю. Берег здесь был совсем не такой, как в Норвегии, – он был ровным и низким, со светло-желтой полосой дюн. Тойво Линнеус сказал, что это уже Дания, а там – дальше по курсу – пролив Скагеррак.