Несчастный случай мог с Легкостью случиться вновь. Разве что-то мешало мне умышленно сломать что-нибудь не слишком важное? Как только Селим-бей узнает об этом, он вновь усадит меня в экипаж и отвезет в ту же комнату. Афифе, как и прежде, будет разговаривать со мной, стоя в изножье кровати, а потом сядет в кресло у окна и повернется лицом к солнцу. Впрочем, со мной могло и не случиться несчастье, я не обязан был становиться жертвой злого рока. Завтра я мог где-нибудь повстречаться с Селим-беем и сказать, что боль в ноге никак не проходит, и он сразу бы в волнении отвез меня к себе домой. Тогда почему же я неделями понапрасну заставлял себя страдать, хотя все было так просто?
Приступ все усиливался, я уже сам понимал, что начинаю бредить и говорить бессмыслицу. В моей сумке лежали обезболивающие порошки, которые остались с первой ночи, когда нестерпимо болела нога. Вероятно, они содержали опиум. Я смешал один с водой и выпил. Но порошок, который в той или иной степени облегчал самую ужасную боль, никак не подействовал. Я лежал в раздумьях, и мне казалось, что я теряю сознание. Мысли внезапно преобразовывались в видения и продолжались уже в таком виде. Я видел Афифе рядом с собой, сжимал ее руки, подол платья, плакал и говорил немыслимые вещи. Эти картины были настолько реальны, что мне казалось, будто она только что отпрянула от меня, а ее горячее дыхание все еще трепещет на моем мокром от слез лице. При этом резкое пробуждение, возможно, наступало всего лишь через секунду после того, как я терял чувство реальности.
Но очень скоро из мира бесплотных и бесцветных мыслей я перемещался во вселенную грез и богатых возможностей, где продолжали чередоваться эти состояния.
Нужно ли говорить, что на следующее утро я проснулся таким же несчастным и утратившим надежду, как и всегда. Но решение остается решением, даже если оно принято ночью, в агонии. Безо всякой надежды я оделся и вышел на улицу, намереваясь найти Селим-бея. Достаточно было, чтобы он оказался в городе, а о том, что делать дальше, я решил, что подумаю потом.
Совсем скоро я нашел его на рынке, в конторе адвоката. Вокруг стояли бедно одетые эмигранты с Крита. Без умолку говоря по-гречески, доктор составлял для них доверенность на землю в одной из окрестных деревень. Его жесты свидетельствовали о сильном волнении и гневе.
Наша встреча произошла не вовремя. Я нарочно хромал, входя в контору, а усевшись, оперся на трость и придал ноге неестественное положение. Однако он ничего не заметил и лишь осведомился о моем здоровье.
— Неплохо, доктор, только немного болит нога, — ответил я.
Морщась и прикрывая глаза, я пытался убедить его, что на самом деле нога болит намного сильнее.
Селим-бей изменился в лице и потащил меня к лавке, желая немедленно произвести осмотр. Но пока я снимал ботинки, он вернулся к своему делу и продолжил прерванный разговор с критянами.
Ощупывая больные места нервными пальцами, он, как и тетушка Варвара предыдущим вечером, заставлял меня испытывать мучения.
Закончив, он сказал:
— Слава Аллаху, отек спал. Вы просто слишком много ходите. Да и мнительность делает свое дело. В конце концов, ведь вы уроженец Стамбула. — Доктор указал на одного из критян: — Видите этого несчастного? Не смотрите на его одежду, раньше он был богатым крестьянином. Владел пашней, виноградными лозами, оливковыми рощами. Десяток нищих кормился у его дверей. А теперь, волей падишаха, от всего этого остался только осколок свинца, который уже пять лет ворочается у него в черепе, и больше ничего. Сохрани Аллах пережить такое. А вам чего бояться? Но все-таки утомляться не стоит. Растянитесь на кровати, с книгой в руке... Дорогой мой, вас ведь ни к чему не принуждают.
В этой ситуации мне оставалось лишь взять свою трость и выйти на улицу, продолжая хромать, хотя никакой необходимости в этом уже не было. Уходя, я с волнением в голосе обратился к Селим-бею:
— Я вот что хотел сказать. Вчера ваши сестры милостиво заехали ко мне и уверяли, что обижаются, поскольку я их не навещаю... В этом нет моей вины... Просто времени не нашел.
Доктор похлопал меня по спине и рассмеялся:
— Да уж, конечно... Разве девушки церковного квартала оставят вам хоть немного свободного времени? Ну, в добрый час! Мы ждем вас...
Ждем, но когда? Если я явлюсь без приглашения, то могу проявить слабость и нерешительность, повернув назад у самых ворот дома. Я потерпел поражение и не знал, что делать.
В этот момент мне в голову пришло совершенно ребяческое решение: каймакам! Если я скажу ему, что сестры Селим-бея вчера приезжали с визитом и осыпали меня упреками, он обязательно меня поддержит, а может быть, решит и сам пойти вместе со мной. Можно сделать и по-другому. Я предложу ему прогулку в экипаже. Мы поедем в сторону Кюллюка, подышать свежим воздухом. Каймакам не откажется от такого предложения, при условии, что ему не придется ни за что платить. А потом, проезжая мимо дома Селим-бея, я найду какой-нибудь способ...
Я понимал, что каймакам, если он будет рядом, станет мне своего рода покровителем и страх исчезнет. Его привычно приподнятое настроение и болтливость отвлекут на себя внимание сестер, а я смогу разглядывать Афифе сколько захочу. Но для этого нужно было, по крайней мере, дождаться послеобеденного времени.
Стук в висках напоминал о вчерашнем приступе, но, когда пересекал базарную площадь, я почувствовал неожиданную легкость в больной ноге. У одной из лавочек, торгующих тканями, я заметил повозку... Домашние Селим-бея использовали ее, когда отправлялись куда-нибудь по делам. В ней они провожали моих отца и мать до подножия горы Манастыр. Возница присел на корточки у забора и, придерживая хлыст коленями, ел хлеб.
Я направился к нему, намереваясь потребовать, чтобы он забрал меня после обеда от здания управы. Невольно глянув в другую сторону, я увидел старшую сестру, которая сидела на стуле у прилавка.
Поначалу я продолжил идти в том же темпе, глядя строго перед собой. Но через сорок-пятьдесят шагов я вдруг развернулся и, не снижая скорости, направился к лавке.
Старшая сестра сосредоточенно перебирала мотки шелковых нитей в коробке. Увидев меня, она встала и, радостно улыбаясь, обратилась к сестре, которая стояла в глубине лавки, повернувшись к нам спиной:
— Фофо, смотри, кто пришел!
Вопреки ожиданиям, я был совершенно спокоен. С улыбкой и безо всякого смущения я смотрел на Афифе, которая подошла ко мне и протянула руку в белой перчатке.
Сестры спросили, получаю ли я письма из Стамбула, и объяснили, что приехали на рынок за подарками для бедной греческой девушки, которая скоро выйдет замуж. Хотя сестры были заняты покупками гораздо больше, чем моей персоной, я не ушел, пока они не закончили своих дел.
Когда я вышел на свет, старшая сестра произнесла, глядя мне в лицо:
— По-моему, вы немного похудели.
— Мне тоже так кажется, — подтвердила Афифе, опустив вуаль.
Возница стряхнул крошки хлеба с красного платка, снял торбы с лошадиных морд и занял свое место.