– Какую же мне взять?
– Возьми какую пожелаешь, – отвечает. – По уговору и совести. Остальные будут наши невесты.
– А брату моему и приемному сыну которых взять?
– Им будет довольно тех, что в закрытых кибитках едут, – отчего-то рассердился воевода.
– Кто же в закрытых кибитках едет?
– А там девы, которые тебе не по нраву будут. Так мы их сродникам твоим дадим и за себя возьмем.
– Все равно покажи!
И тут пологи на других кибитках откинулись, а оттуда разом высунулись люди срамного образа – нагие! Да вида неясного: вроде и девы, но бородаты, вроде и пары, но с косами!
Тоже замахали руками, заблажили визгливо, как сакалы:
– Меня возьми, государь! Меня огласи!
– Таких мне не надо! – Ураган бичом погрозил. – И сродникам не посоветую взять. Сгиньте с глаз моих!
Но Кочень с Ровеном закричали:
– А нам по нраву! Мы возьмем!
– Коли по нраву – берите! – зло засмеялся ярый муж. – Вам по достоинству!
Сродники подъехали к кибиткам с худыми девами, однако Кочень внезапно выхватил себе деву из другой кибитки – ту, что по образу похожа на жрицу Чаяну, бросил ее поперек седла и умчался прочь. Тут кибитки затворились, и Ровен, не успев взять себе невесты, вдруг опустил голову и заплакал.
– Не плачь, – сказал ему Ураган. – Возьми себе красную деву-рапейку!
– Не дам ему никакой! – вдруг заявил Важдай. – Не успел выбрать, так и пусть живет бобылем. А ты, государь, выбирай!
– Зачем же ты таких срамных невест себе взял? – спросил государь. – Какого племени? Да девы ли они?
– Отчего же срамные? – вдруг рассердился воевода. – Нам, мертвым, они впору. Только на Обаву твою не похожи, как ты хотел. Эх, государь, верно, ослеп ты и красы не позрел!
А беловолосые рапейки тянут к нему руки и зовут:
– Ко мне иди, государь! Меня возьми!
– Я достойна! Возьми меня!
Ярый муж все сердится и торопит:
– Выбирай скорее! Зайдет солнце – девы уснут! Нам ничего не достанется.
– На твою волю полагаюсь, – сказал будто бы Ураган. – Которую дашь, ту и оглашу.
– Добро! – Воевода подвел к нему деву под алым покровом. – Вот тебе невеста.
Государь поднял покрывало, а под ним Обава!
– Это же дочь моя! Да как ты посмел?..
– Тогда вот эту возьми! Она тебе будет по совести.
Выхватил из кибитки и дает ему на руки еще одну деву, только теперь, как и полагается, под синим покровом, сквозь который просвечивается дивный лик. Ураган взял ее, прижал к груди и понес к своей лошади. А дева такая теплая, ласковая и притягательная, что забилось государево сердце – умчать бы скорее в свою вежу и вено сотворить! Только почему-то он не в седло ее посадил, а стал поперек укладывать. Она же вырвалась и говорит:
– Ты зачем кладешь меня, как пленницу? Я тебе невеста!
Ураган сорвал с нее покров и содрогнулся от омерзения – утлая, древняя старуха с темным, сморщенным лицом! Огляделся, а рядом ни Важдая, ни обоза с рапейками...
– Не нужна мне старуха!
– Я не старуха – ягиня! Неужто не помнишь? Дочь Обаву мне в учение отдавал!
– И ягиня мне не нужна!
– Теперь уж делать нечего! – засмеялась она беззубо. – Коли выбрал, вези в свой шатер!
А он не бросил ее, не ускакал прочь, ибо даже во сне помнил, что по закону Тарги, даже плененного, порабощенного супостата нельзя ни убить, если больше не нужен или состарился, ни продать, ни прогнать, а кормить и содержать, пока сам не умрет.
В последний миг сна Ураган увидел эту ягиню совсем близко и ознобился с ног до головы – настолько отвратительный вид был у старухи.
И в тот же миг проснулся с радостью, вскочил на ноги, узрел рассветную туманную степь, свою встревоженную кобылку, зрящую куда-то вдаль, и вместе с холодным парным воздухом вдохнул в себя сущность привычного, явного мира.
Однако в тот же миг понял, что сон был вещим, ибо мерзостный образ ягини перекочевал из сновидения и, бесплотный, висел теперь перед взором, как всякое лихо...
Скуфь скакала широкой лавиной по зеленеющей и еще влажной от весны степи, и веселая, жирная грязь летела из-под копыт. Впереди была неведомая страна – Рапея, где, говорят, правила царица, и ни один витязь ни на мгновение не сомневался, что вернется с невестой и себе, и государю.
В полунощной стороне у саров не было врагов, везде тут жили родственные племена аратаев, что выращивали зерно и меняли его на степных коней. А далее обитали святичи – лесные ловчие люди, промышляющие крупного и мелкого, на мягкую рухлядь, зверя, за ними, по берегам полунощных морей, благородные крамольные вражи.
Однако, несмотря ни на что, не раз битая Скуфь не снимала доспехов, не вешала щитов на подводных коней и копья держала наготове, а оттого парилась на солнце и стыла от ледяной воды, когда приходилось переплывать реки.
Пока ехали степью и дубовыми лесами, Скуфь везде признавали, поскольку помнили еще, кто они и откуда, но за Враной-рекой начались леса черные, густые, прежде не виданные, а торговый путь, всего-то как ручеек, змеится меж дерев. С длинным копьем ни проехать ни пройти, да и привычной лавиной не поскачешь, только один за одним, как в горной теснине.
Едут витязи, озираются – несвычные места, опасные для степных саров, наторевших сражаться конными да в чистом поле. Только тут и спохватилась Скуфь, что поход за рапейскими невестами еще труднее, чем гречан зорить, к тому же племена, что жили вдоль торговой дороги, сами разбойные: их лазутчики повсюду на деревах сидят и свистом знак подают, идет ли обоз купеческий и сколько стражи при нем. Скуфь вначале тоже, должно быть, приняли за охрану, так весь лес засвистел: сколько, мол, товару везут иноземцы, коли полтысячи стражи идет да еще в золоченых доспехах и с чудными копьями?
Но глядь, нет обоза, лишь кони подводные, однако все равно путь заступили и несколько подпиленных заранее деревьев повалили.
– Укажите, люди добрые, дорогу на Ра-реку? – не дожидаясь, что дальше будет, спросил Важдай.
Разбойники переглянулись, услышав его речь.
– Здесь торговая застава, – отвечают, однако же, по-сарски.
– А кто сами будете?
– Святичи мы! И след вам спешиться да пошлину заплатить.
Ураган перед походом наказ дал: ни с кем войн не затевать, поскольку в полунощных странах и на торговом пути народы живут мирные, и с ними лучше сговариваться, чем ратиться, но про пошлины не упомянул, поскольку в Сарском государстве посольства пошлин на таможнях не платили. К тому же все мытари были справными, холеными, а эти не сказать, чтоб дикие, но обряжены в разбойничьи доспехи из бычьей кожи, нечесаные-нестриженые, и оружие прячут, словно беглые рабы, коим запрещено даже ножики носить.