– Как Тюренну, как Ларошфуко, как…
– Очаровательный Немур, которого я отберу у вас в одно мгновенье! Очень скоро вы останетесь в полном одиночестве, дорогая! И вам придется возвратиться к своему сыну – неужели он и в самом деле от бедняжки Гаспара? – в ваш пропахший пылью Шатильон, который, впрочем, тоже слишком роскошен для такой мелкой интриганки, как вы!
– Мелкая интриганка предпочитает быть тем, что она есть, а не патентованной шлюхой, как вы, госпожа герцогиня де Лонгвиль!
Истеричный смех был ей ответом, и герцогиня, громко стуча каблуками, поспешила покинуть комнату.
Изабель в изнеможении опустилась в кресло, оперлась локтями о колени и закрыла лицо ледяными ладонями. В комнате повисла мертвая тишина. Госпожа де Бриенн в смятении пыталась решить, что же ей делать. Наконец она подошла к Изабель и положила руку ей на плечо. Изабель, уверенная, что госпожа де Бриенн покинула комнату, вздрогнула, почувствовав прикосновение, но тут же сжала ее руку, словно хотела удержать.
– Простите, – прошептала она. – Простите, что я до такой степени забылась в вашем присутствии.
– Вы просите у меня прощения? Но я была бы очень огорчена, если бы не присутствовала при вашем разговоре! За вами осталось последнее слово, дорогая моя девочка, а это немалого стоит!
– Вы так считаете?
– Я считаю, что вы поставили ее на место.
Несмотря на похвалу де Бриенн, присутствие которой смягчало хоть немного горечь потери, несмотря на чистую совесть, которая ничем ее не корила, Изабель провела дурную ночь. Она упрекала себя за то, что позволила себе забыть о невыносимой Анне-Женевьеве. Как она могла упустить из виду, что стоит принцам оказаться на свободе, как интриганка тут же окажется рядом с ними! Их освобождение означает прощение и для нее. И она немедленно появится, чтобы утвердить над братьями свою власть. «Мы равны богам!» В доме Конде она не раз слышала, как роняет свое высокомерное заявление ненавидящая ее Анна-Женевьева. Тогда Изабель лишь пожимала плечами и смеялась над этими словами, видя в них всего лишь высокомерную шутку. Красавица осмелилась заявить к тому же, что не находит вкуса в невинных удовольствиях. Теперь последние иллюзии Изабель рассеялись, она поняла, чего хочет гордячка, сделавшаяся фурией. Она хочет отнять у нее все, что она любит: любовника, любовь, даже брата, хочет ее обездолить. Лишить крова, дома, каким стал для нее милый замок Мелло, хранящий эхо неподражаемого смеха Шарлотты…
«Его в любую минуту могут сжечь!» – прозвучал внутри нее голос, и Изабель очнулась, сидя на кровати, вся в холодном поту.
Очевидно, во сне она кричала, потому что на пороге уже стояла Агата со свечой в руках, в ночной рубашке и чепчике на голове. Она подбежала к своей госпоже.
– Господи! – воскликнула она, увидев блуждающий взгляд Изабель. – Госпожа герцогиня заболела?
Не дожидаясь ответа, она поставила подсвечник на стол, поднесла к губам Изабель укрепляющее питье, но та пить не захотела. Увидев, что рубашка ее госпожи влажная, а сама она заледенела, Агата раздела ее и стала растирать полотенцем, да так энергично, словно Изабель была крепкой лошадкой. Изабель терпела, позволяя делать с собой все, что угодно. Она заговорила, когда Агата переодела ее в сухую рубашку и завернула в большой шерстяной шарф, чтобы отвести к камину, где уже успела развести огонь.
– Который теперь час? – спросила Изабель.
– Час ночи. А что же с вами…
– Мне приснился плохой сон. Настоящий кошмар, – прошептала Изабель, вновь охваченная ужасом. – Мне приснилось, что Мелло охвачен пламенем. Огонь полыхает так яростно, что невозможно узнать, жив ли кто-нибудь в замке. Потом огонь стал приближаться ко мне. Я стала отодвигаться от него, но он подползал все ближе. Он будто говорил, и я понимала его язык. Но говорил он голосом…
– Нет, нет, не продолжайте! Нетрудно догадаться, каким голосом говорил огонь в вашем сне. Могу поклясться, что голосом Лонгвилихи! Но вам нечего ее бояться!
– Она поклялась отнять у меня все, что мне дорого! Слышите? Все!
– Еще бы я не слышала! Разве я не признавалась госпоже герцогине, что имею дурную привычку подслушивать у дверей, когда приходит кто-то, кого я терпеть не могу? И, ясное дело, не пропустила посещения Лонгвилихи! Трудно поверить, что эта ведьма – дочь нашей госпожи принцессы. Кстати о госпоже принцессе! Думаю, вашей ненавистнице тоже плохо спалось в эту ночь, но не потому, что она думала о поджогах. Слова, которые она услышала от госпожи де Бриенн, – суровые слова. Ей есть о чем подумать. На ее месте я стала бы вести себя осторожнее.
– Она считает себя выше простых смертных.
– Может, и так, но падать-то будет еще страшнее. А вот мы уж точно будем осторожнее.
– Внимательнее всего нужно будет следить за моим сыном. Может, я неправильно сделала, что привезла его сюда? Может, за могучими стенами Шатильона он был бы в большей безопасности? Но мне так хотелось, чтобы он был со мной рядом!
– И любой бы захотел! Он у вас такой лапочка!
Изабель разговорилась, согрелась, успокоилась и когда, наконец, снова легла в кровать, то сразу заснула и спокойно проспала до утра.
Утром ярко светило солнце, и к герцогине Шатильонской вернулась присущая ей жизнерадостность. Она провела время, осматривая свои новые владения и изучая все, что в них есть. После ознакомительной экскурсии Изабель не могла не признать, что получила королевский подарок, и если прибавить его к тому, что у нее уже было, она могла считать себя богатой женщиной, пусть даже она никогда не увидит знаменитых жемчугов принцессы. Изабель была уверена, что, несмотря на распоряжение принца, Клер-Клеманс никогда ей их не вернет. Она была истинной женщиной и, конечно, о них сожалела, но она была еще и умной женщиной и не придавала своим сожалениям большого значения.
Еще до полудня госпожа де Бриенн уехала в Париж. Ее, как и покойную принцессу Шарлотту, связывала с королевой искренняя дружба, и она беспокоилась о ее самочувствии – как-никак положение Ее Величества было сложным. Любил народ Мазарини или нет, но он освобождал королеву от самых тяжких обязанностей по управлению государством. Их связь была очень прочной, вполне возможно, даже супружеской, и сейчас королеве не на кого было опереться, чтобы противостоять народу, который вкусил радости мятежа и не собирался легко от них отказываться.
– Я всегда знала, что королева – женщина мужественная, – сказала графиня, садясь в карету, – но предполагаю, что сейчас дружеское тепло ей не повредит.
Изабель тут же откликнулась:
– Могу ли я попросить вас сказать Ее Величеству, что я припадаю к ее ногам и всегда буду к ее услугам, если только ей понадоблюсь. Что готова служить ей безвозмездно. В память нашей дорогой принцессы.
– Не сомневайтесь, я непременно передам Ее Величеству ваши слова… И думаю, королеву они порадуют…
День прошел в мирных занятиях и завершился спокойной прогулкой по парку. И внутри замка, и снаружи царил безупречный порядок. Гуляла Изабель с маленьким Людовиком-Гаспаром, который начинал понемножку ходить. За одну ручку малыша держала мать, за другую – Агата, а он дрыгал ножонками и заливисто хохотал. Он был так похож на отца светлыми кудрями и синими глазами, что сердце Изабель таяло, когда он, наклонив головку набок, смотрел на нее или, обняв пухлыми ручками за шею, лепетал на своем языке что-то непонятное, но бесконечно ласковое и нежное.