Мотекухсома, всю зиму и начало весны пребывавший в меланхолической задумчивости, сразу повеселел, когда первая бригантина, вскинув парус, прекрасной птицей ходко прошлась по озеру Тескоко. Множество народу высыпало на берега, гребцы на шустрых индейских пирогах при виде нашего корабля открывали рты и выпускали из рук весла. Кое-кто, набравшись храбрости, пытался соревноваться с нашей красавицей в скорости. Сил у них хватало на какие-нибудь полчаса, затем лодки заметно отставали, и индейцы начинали грозно вопить и потрясать кулаками.
Жрецов, пытавшихся было объявить строительство кораблей, противным воле богов, унял сам Мотекухсома. Приглашение посетить спущенную на воду бригантину он вначале принял недоверчиво, потом обрадовался, как ребенок, и во время прогулки по озеру неотрывно стоял на баке. Заглядывался на вздувшиеся паруса, на пенистые волны, расходившиеся от бортов. Через неделю правитель приказал устроить охоту на противоположном берегу Тескоко, куда решил отправиться на бригантине. Охота выдалась удачная. Все было организовано, как в лучших охотничьих угодьях какого-нибудь европейского монарха. Егеря и загонщики были в одноцветных мундирчиках, охотники тоже были разодеты на славу. Берналь рассказывал, что соколы в местных сосновых лесах просто на удивление — крупные, ловкие, быстрые. Один из охранявших Мотекухсому солдат, указывая на сидевшего на вершине сосны хищника, в присутствие повелителя обмолвился, что у него на родине за такого сокола гору золота не пожалеют. Только сначала надо научить его приносить сбитую на лету дичь. Император заинтересовался — неужели за морем есть мастера, которые могут сокола приручить? Еще и дичь бить на лету и приносить её хозяину? Солдат возьми и брякни — был бы сокол, а уж он знает, как с ним поступить. Будет как шелковый, сам на руку садиться станет. Хотя бы вот тот, который на сосне сидит. Чтобы вы думали! Мотекухсома сказал что-то по-своему, и его егеря уже через два дня приволокли эту птицу во дворец Ашайякатла.
Я не поверил, переспросил — ту самую птицу? Диас подтвердил — точно так. Удивительная страна, где люди готовы выполнить любое, даже самое невыполнимое приказание повелителя.
Особенно досаждал нашим ребятам императорский кот, был он не чета нашим зверюшкам — огромный, злобный, крикливый. В марте никому из назначенных в ночные караулы покоя не давал. Вопил в садах Мотекухсомы так, что на полгорода было слышно.
Если бы все наши беды ограничивались криками оцелота, я бы день и ночь молил Деву Марию за ниспосланную удачу. К сожалению, обстановка в городе и стране накалялась. Заговор Какамацина, правителя Тескоко нам удалось предотвратить, сам Мотекухсома приказал вязать дерзкого племянника — теперь мы с тлатоани плыли в одной лодчонке. Сохранение спокойствия в стране было нашей главной заботой, тем более, что посланные мною по указаниям Мотекухсомы экспедиции действительно обнаружили золотоносные руды. Нашли они и реки, где даже недолгая промывка песка дала отличные результаты. Золота в Мехико было вдосталь, но ещё больше наши рудознатцы обнаружили серебра, однако ясно, что взять все эти богатства можно только в мирной стране. За компанию с Какамацином я посадил на цепь и всех остальных, живущих в Теночтитлане племянников тлатоани, даже брата его Куитлауака. Все равно брожение в городе не утихало. Я постоянно твердил повелителю — у меня есть точные сведения, что в город начинаю прибывать воинские отряды. Вот, например, его племянник Куаутемок явился в Теночтитлан. С какой целью? Далее такое не может быть терпимым. Жрецы по-прежнему продолжают совершать человеческие жертвоприношения, посему я прошу разрешения водрузить над городом святой крест и на вершине самого большого теокали построить часовню в честь Иисуса Христа и Девы Марии.
Мотекухсома был так напуган, что мне не составило большого труда принудить его дать соответствующие распоряжения. Вообще, после той охоты он больше не выказывал желания выходить из дворца. Даже прогулки под парусом его не прельщали. Целыми днями пребывал в меланхолии, государственные дела справлял вяло, поток посетителей резко ограничил, начал жаловаться на здоровье. Я откровенно поговорил с ним, намекнул, что если он надумал добровольно уйти из жизни, то пусть вспомнит о богах, которые возложили на него обязанность хранить и беречь Мехико. В стране следует начать проводить реформы, с этим он, надеюсь, не будет спорить? Тот слабо кивнул. Пора, продолжил я, решить вопрос о том, куда дальше двигаться державе ацтеков — к свету или она все глубже и глубже будет погружаться в трясину язычества. Целый мир теперь открылся перед его народом и войти в него надо так, чтобы другие нации признали его величие. Можно ли этого добиться без крещения страны? Без признания величия могущественного монарха испанского, владеющего всеми частями света.
Мотекухсома холодно слушал меня, потом ответил, что величие ацтеков было достигнуто их собственными усилиями, под руководством своих вождей. Познакомившись с тобой, Малинцин, продолжил он, я готов признать, что ваш повелитель — могучий государь, раз у него в услужение есть такие подданные, как ты, однако будет ли честь ему, Мотекухсоме, если он изменит богам, которые издавна хранили ацтеков и передаст страну под власть иноземного правителя?
Пришлось с помощью Марины обрисовать ему ужасные картины ада, которые ждут не только его, но и его людей, если он будет продолжать упорствовать в грехе. Он было дрогнул, потом опять затаился. Что ж, со временем можно образумить любого язычника…
Мы, невзирая на вопли жрецов и собравшуюся, явно испытывавшую недобрые намерения толпу, выкинули Тлалока из его капища, отмыли стены пол и потолок — пахло в этом языческом храме как на бойне в Кастилии — и поставили у входа большой деревянный крест. Соорудили алтарь, украсили его цветами. Все закончилось очень удачно.
Спустя несколько дней после этого события Мотекухсома неожиданно повеселел, заинтересовался своими женами, позволил посадить в клетку кота. Как-то я застал его за разглядыванием картинок, присланных с побережья. На них были нарисованы корабли под парусами, белые люди, пушки, кони.
Заметив меня, он вздрогнул, словно я застал его за неприличным занятием, и торопливо сказал:
— Наверное, Малинцин, тебе уже известно, что неподалеку от вашего города высадилось много новых чужеземцев. Они уже разместились в Семпоале.
Первое, что я почувствовал — это несказанное облегчение. Наконец-то пришла подмога, но уже в следующее мгновение ужасное ощущение беды пронзило меня. Если это подкрепления, то прибыть они могут только с Кубы. Значит их послал Диего Веласкес. Первым делом они арестуют меня и всех моих сподвижников, и все это золото, ради которого мы столько страдали, достанется этим ублюдкам?
Уже к вечеру от Сандоваля прибыл гонец, подтвердивший тревожное известие. На побережье высадился Панфило де Нарваэс с более, чем тысячным войском. Он имеет приказ арестовать бунтовщика и смутьяна Кортеса. Нарваэс послал делегацию, чтобы принудить к покорности коменданта Веракруса, однако тот скрутил всех посланцев во главе со священником. Теперь их несут сюда в Теночтитлан. Сандоваль рассудил, что капитан-генералу лучше все узнать из первоисточника.
Доставленные в Теночтитлан патер Гевара, нотариус Вергара и сопровождавшие их солдаты долго не могли прийти в себя от изумления. С побережья, на спинах могучих таманов прямо в столицу великого государства, в объятия соотечественников — это действительно может кого угодно лишить дара речи. Уже само путешествие — мощеные дороги, мосты, сказочные города, обилие жителей — настолько сильно повлияло на решительность патера, что он уже не настаивал на немедленном аресте Кортеса. Когда же он и его люди увидали горы золота, высившиеся во дворе, их едва удар не хватил. После этого со святым отцом и нотариусом уже было куда легче договориться, тем более, что пара золотых цепей вообще склонили этих людей на его сторону. Тогда дон Эрнандо задал вопрос: что предпочтительнее — устроить междоусобную войну на глазах язычников и потерять все, что верные слуги короля тяжкими трудами добыли в Мехико, или попытаться договориться с Нарваэсом о разделе страны. Пусть каждый осваивает доставшуюся ему часть…