– Take your place! [22] — приказала Энн.

Черт побери, ну почему эта баба имела над ним такую власть!

— Хорошо! — Бен снова сел на табурет. — Я хотел сказать, надо дождаться, пока их продадут, проследить за тем, кто их выкупит, и уже потом реквизировать.

— Что? — переспросил Самойлов.

— Он имел в виду отобрать, — пояснил Вангувер.

Самойлов взглянул на пирата, потом на товарищей и тихо сказал:

— Ну, а что, может сработать.

— Ладно, — неохотно отозвался Плахов.

— Я «за», — откликнулся Вангувер.

— Я тоже, — присоединился Самойлов.

Бен, которому эти пустые объяснения уже порядком надоели, отправил помидорину в рот и возвел глаза к небу:

— Господи, зачем я в это ввязываюсь?

Плахов был готов выступить сию же минуту, но тут Егорка подал голос:

— Хорошо-то оно хорошо, ваши милости! Но чем реквизировать? Оружия бы надо поболе.

Друзья переглянулись. И впрямь, с их арсеналом вряд ли можно было рассчитывать на победу. Бен в который раз убедился, что Плахов зря кипятится. Отвага, она, конечно, делу подмога, но и голову на плечах надо иметь. Именно это нехитрое приспособление не раз выручало Бена Андерсена из беды. В таких философических размышлениях пират проглотил очередной кусок и взглянул на Энн Бони. Эта чертовка всегда умела найти к нему путь, и в этот раз вкусный обед размягчил его сердце и настроил его на несвойственный лад. Милосердие овладело душой Бена Андерсена и продиктовало ему дальнейший ход мыслей:

— Энн! — обратился он к хозяйке. — А у тебя остались твои запасы?

— Я говорила, что завяжу с этим, и я завязала!

— Энн! — повысил он голос.

— Я сказала, нет! — отрезала Энн… кусок телятины.

— Энн!

Черт подери, ну почему этот мужчина имел над ней такую власть?!

— Ладно! — сдалась она на милость победителя. — Но это в последний раз!

Энн воткнула нож в разделочную доску, обтерла руки о передник и направилась к тайнику. Когда друзья откинули крышку, то обомлели. Пистоли, мушкеты, шпаги, пиратские сабли блестели на солнце.

— Свят, свят, свят! — перекрестился Егорка.

— Вот теперь мы повоюем! — обрадовался Плахов.

Глава 15, в коей мы узнаем, что пират тоже человек

Суетный день близился к своему концу. Солнечный диск медленно закатывался за горизонт, еще мгновенье и мир погрузился во тьму. Джо Баккет в очередной раз приложился к бутылке, взирая на ночную мглу за окном каюты.

— Вы рано начинаете пить, — раздался за спиной голос Арновиля.

Может быть, это замечание, а может, тьма за окном, приправленная бутылочкой доброго рома, расположили Баккета к откровениям:

— Когда мы с братом попали в приют, единственным, что согревало нас, была бутылка старого бренди, которую брат стянул у какого-то бездельника. Нам было лет по семь. Так что у него и у меня эта привычка с детства.

— Какая грустная история… — усмехнулся сэр Генри.

— Да… — протянул сентиментальный Баккет.

— Видимо, у каждого пирата есть что-то трогательное в душе, что он прячет внутри своей волосатой груди!..

— Я так скажу, милорд: пират тоже человек. В том, что он оказался посреди моря на этой посудине, виноват не только он один. Вы не представляете себе, сколько же славных ребят распрощались с берегом, убегая от несправедливости властей, из-за несчастной любви или спасая свою шкуру от палача.

— Так можно оправдать любое преступление и сказать: он убил по необходимости. Просто ему был нужен зонтик. Шел дождь, и было мокро и холодно. Не так ли?!

— Хорошо! А вы-то сами? Хотите сказать, что захватили двух юных леди, одна из которых совсем ребенок, чтобы привезти их в свой дом с лужайкой, где будете им отцом и братом?

Секретарь даже отставил тарелку с ужином. Не то чтобы этот упрек задел его совесть, но он всколыхнул в душе давнюю обиду.

— Вы бывали в тюрьме? — спросил он у капитана.

— Приходилось. Не могу сказать, что это заведение мне понравилось.

— Так вот и я насиделся и теперь восстанавливаю справедливость. И если человек заставил меня страдать, пусть он страдает сам. Если ему дорога эта девчонка, пусть поймет, что бывает, когда лишаешься самого дорогого.

— Это не мое дело, — пробубнил Баккет. — Я выполняю свою часть уговора, вы — свою.

— Вот ваша индульгенция, — Арновиль показал запечатанный документ. — Как только мы сойдем на берег, я вам ее вручу.

На этом оба посчитали разговор законченным. Баккет отправился спать, а сэр Генри Арновиль решил подышать морской прохладой. Он прошел мимо трюма, пытаясь разглядеть живой товар, но в кромешной темноте так ничего и не узрел.

Внезапно лунный свет проник через решетку. В его холодном блеске Анастасия Воронцова увидела мрачные лица людей, разделивших ее скорбную участь. Кто-то из них спал, кто-то молча смотрел в одну точку, мулатка напротив жадно жевала кусок припрятанной лепешки. Странно, но почему-то именно в этот миг Настя вспомнила, что точно такая же луна смотрела на нее в окно, когда пылкий и преданный Семен Плахов сделал ей предложение на балу у губернатора. Только теперь она поняла, какая же она была счастливая в тот миг! И как глупо и жестоко отвергла она руку и сердце преданного друга. Бедный, как он страдал… И как он смотрел на нее, когда, взбираясь по мосткам на корабль, она в последний раз оглянулась, чтобы проститься с ним, может быть навсегда… Лиза беспокойно зашевелилась рядом и оторвала Анастасию от грустных мыслей.

— Куда мы плывем? — спросила девочка.

— Не знаю, наверное, в город какой-то.

— Нас убьют?

— Ну, что ты?! — улыбнулась ей в ответ Настя, пытаясь не показать беспокойства. — Зачем им нас убивать?

Лиза посмотрела на люк.

— А тот дядя сказал, что если я не буду слушаться, он оторвет мне голову.

— Он шутейно, — погладила ее по голове Воронцова.

— Нет, не шутейно.

Мулатка, все это время наблюдавшая за ними, достала из корзины кусочек лепешки и протянула Насте:

– Take it! [23]

– Thanks, [24] — поблагодарила Воронцова.