— Разве Радамес уезжает куда-нибудь? — спросил я у своего товарища.
— Конечно. Его потребовали во дворец для сопровождения фараона, который на несколько дней едет в пустыню на охоту за львами, чтоб немного развеяться после всех неприятных происшествий.
Я понял, почему Радамес отлагал свои планы мщения.
Последующие дни были временем спокойствия. Мезу по-прежнему не показывался, горожане усердно старались уничтожить следы прошлых несчастий.
Батюшка решил воспользоваться этим общественным спокойствием и отпраздновать свадьбу Ильзирис через неделю. Мы разослали приглашения всем почетным лицам в городе, к Пинехасу я лично явился с просьбой, чтоб он и его мать приняли участие в празднике. Они обещали приехать, а затем Пинехас отвел меня в свою комнату, где дал выпить какого-то питья от дурного глаза в благодарность за то, что я привел к нему Смарагду.
Накануне торжественного дня Ильзирис с самого утра жаловалась на сильную головную боль. Мы приписали это волнению и усталости от хлопот предыдущих дней, и мать моя уговаривала ее взять себя в руки, чтобы хорошо выглядеть в день свадьбы. Ильзирис улыбнулась и ответила:
— Я постараюсь.
Но к вечеру ей стало хуже: щеки ее пылали, по телу пробегала ледяная дрожь. Когда на следующее утро я сошел в общую залу, то увидел, что отец сильно встревожен.
— Ильзирис совсем больна, — сказал он. — Через несколько часов начнут съезжаться приглашенные, а невеста не может встать с постели…
— Можно ли мне ее видеть?
— Конечно… Зайди к ней, и я также скоро приду туда.
Я пошел в комнату сестры.
Ильзирис лежала на кушетке. Глаза ее были закрыты, щеки горели, руки судорожно сжимались. Старая Акка прикладывала ей к голове холодные компрессы.
— Милая Ильзирис, — сказал я, тронув ее за руку, — что с тобой, ты нездорова? Вспомни, какой день сегодня, и ободрись.
Она раскрыла глаза, мутные и померкшие, и хотела поднять голову, но тотчас же со стоном опять опустила ее на подушку. Покрывавшая больную легкая ткань сползла при этом движении, и я заметил на шее сестры черноватое пятно, словно от укуса змеи. Затем увидел второе подобное же пятно на руке.
Вне себя от ужаса, я бросился к матери.
— Мама! Не пугайся и собери все свое мужество: у Ильзирис чума. Следи, чтоб никто из прислуги не выходил из ее комнат, а я предупрежу отца и поеду за врачом.
— О чем ты хочешь предупредить меня, Нехо? — спросил отец, входя на террасу. — Что здесь происходит?.. — воскликнул он, увидев, что мать моя, бледная как полотно, упала в кресло, а старая Акка рухнула на колени и с глухим стоном ударилась лбом о землю.
— О, Ментухотеп! Боги совсем отвратили от нас очи свои, — воскликнула мать, с отчаянием простирая к нему руки. — Они поражают то, что нам всего дороже: у Ильзирис чума!..
Отец пошатнулся и прислонился к стене, бледный как мертвец.
— Успокойся, батюшка, — сказал я, взяв его за руку, — боги еще могут спасти ее. Я сейчас поеду за врачом, а ты распорядись послать нарочных ко всем приглашенным, чтоб они не приезжали сюда и не подверглись опасности.
Не ожидая ответа, я выбежал из дома и приказал запрячь лошадей в колесницу.
Весть о новом несчастье разнеслась по дому, и слуги с трепетом повторяли:
— Чума, чума!
Погоняя изо всей силы лошадей, я помчался к одному старому жрецу, знаменитому своим искусством врачевания, но на повороте в одну из улиц чуть не столкнулся с колесницей, летевшей во весь опор. К своему изумлению, я узнал в возничем Омифера, очень расстроенного, воскликнувшего при виде меня:
— Слава Амону, что мы встретились, Нехо! Я тебя и искал.
— Говори же скорее, в чем дело: я спешу за врачом.
— Я тоже, — отвечал Омифер, — и хочу узнать от тебя, где живет Пинехас, который так чудодейственно спас наши стада. Скажи скорее, где дом этого великого ученого мага: Смарагда больна чумой!
— Ах, как это я сам не вспомнил о нем! — вскричал я, хлопнув себя по лбу.
— Не будем же терять времени, каждая минута дорога. Садись в мою колесницу, а свою отошли домой.
Я пересел в колесницу Омифера, и он передал мне вожжи, говоря:
— Ты знаешь дорогу.
В то время как пара горячих коней уносила вихрем легкий экипаж, Омифер рассказал мне следующее:
— Ты удивляешься, что я ищу врача для Смарагды, но дело в том, что она теперь в моем доме. Этот подлый Радамес, вернувшись вчера с царской охоты, устроил ей сцену за то, что по нездоровью она должна была переночевать у меня. Совершенно расстроенная всеми этими неприятностями, Смарагда всю ночь чувствовала себя очень дурно. Сегодня утром, надеясь, что на свежем воздухе ей станет легче, она отправилась в носилках на прогулку. Но дорогой ей стало совсем худо, и кормилица, сопровождавшая ее, с ужасом увидя на груди черное пятно, приказала носильщикам вернуться домой. У ворот они встретили Радамеса, который опять принялся осыпать жену бранью; когда же Сахепреса стала умолять его не тревожить больную, он закричал:
— Какая там болезнь? Чего ей еще нужно? Одни капризы!
— О, господин, — отвечала ему старуха, — можно ли называть чуму капризами? Позволь же нам пройти, чтобы поскорее уложить в постель госпожу.
Радамес отскочил как ужаленный.
— Как? — завопил он, трясясь всем телом. — Чуму?.. У нее чума? И ты, проклятая ведьма, смеешь еще приносить ее сюда?! Вон отсюда, вон сию минуту! Я не позволю ей заразить мой дом… Пусть она остается на улице или где угодно.
И, побелев как мел от страха, он приказал под носом у больной запереть двери ее собственного дома. Кормилица приказала отнести Смарагду ко мне. Таким-то образом я буду иметь великое счастье самому заботиться о любимой женщине, и если она выздоровеет, то, конечно, не позволю ей вернуться к этому мерзавцу.
Между тем мы подъехали к дому Кермозы. Я остановил колесницу, Омифер сошел с нее и взял привезенную им тяжелую шкатулку. Мальчик-негр, занимавший должность привратника, сказал нам, что госпожа в приемной зале.
Кермоза встретила нас очень любезно, но объявила, что Пинехас очень занят и никого не принимает. Однако, когда Омифер поднес ей шкатулку, наполненную золотом и драгоценностями, а я обещал пятьдесят коров на выбор из наших стад, если Ильзирис и Смарагда останутся в живых, лицо почтенной Кермозы просветлело, и она отвечала с нежным участьем:
— Меня тронула ваша печаль, великодушный Омифер и благородный Нехо, и я крайне сожалею, что злой рок поразил такой ужасной болезнью этих двух милых особ. Поэтому я попробую нарушить запрещение сына. Идите же к нему, идите, потому что если кто и может спасти ваших больных, так это только мой ученый Пинехас.
Мы нашли последнего в небольшой комнатке, примыкавшей к той зале, где он обыкновенно занимался. Сперва Пинехас отнюдь не казался расположенным помочь нам и, нахмурив брови, проговорил: