– Что за тряпка!
– МАРШ В ТАКСИ.
– Великие предки!
Под каблуками сапог хрустело стекло, и на короткое, захватывающее дух мгновение время будто сделало рывок назад. Прошлое вцепилось ему в глотку, будто злобный пес.
Стекло, бьющееся и падающее, бьющиеся зеркала, повсюду сверкающие серебром ножи, мелькающие в воздухе… кровь, забрызгавшая разбитые зеркала.
Тахион стряхнул с себя кошмар наяву и принялся разглядывать последствия погрома в «Доме смеха». Уборщик с количеством рук, достаточным, чтобы управляться с тремя метлами, деловито убирал с пола осколки стекла. Дес, хмурый и бледный, разговаривал с мужчиной в деловом костюме. Тахион подошел к ним.
– Я не уверен, что ваша политика…
– Конечно же, нет! С чего бы мне думать, что если я двадцать четыре года исправно и вовремя платил вознаграждение и ни на что не жаловался, то не могу рассчитывать на защиту сейчас, – резко сказал Дес.
– Я все проверю, мистер Десмонд, и обо всем вам сообщу.
– Что тут произошло, во имя Идеала?
– Выпить хочешь?
– Давай.
Тахион достал бумажник, и Дес поглядел на купюры. Его губы искривились в насмешливой улыбке, а пальцы на конце его нелепого хобота дернулись. Инопланетянин покраснел.
– Я плачу за выпивку, – протестующе сказал он.
– Теперь.
– Так давно это было, Дес.
– Точно.
Тахион пнул сапогом осколок зеркала.
– Бог знает, не вернется ли все это.
– Рождество, 1963 год, Мэл уже давно умер.
И ты тоже скоро это сделаешь.
Нет, просто невозможно сказать это вслух. Да и станет ли Дес о таком говорить? Тахион, без сомнения, уважал желание старого джокера держать проблемы при себе, находясь на грани смерти, но молчать тоже было болезненно.
Как же я смогу попрощаться с тобой, старый ты мой друг? А ведь скоро станет поздно делать это.
Коньяк ослепительной вспышкой взорвался в горле, уничтожив ком, прочно там застрявший. Тахион отодвинул бокал.
– Ты так и не ответил на мой вопрос.
– А что тут ответишь?
– Дес, я тебе друг. Я пью в этом баре уже больше двадцати лет. Если я вхожу и вижу, что тут все к чертям разнесли, я хочу знать почему.
– Зачем?
– Может, я смогу что-то сделать!
Тахион залпом допил остатки коньяка и хмуро поглядел в поблекшие глаза Деса.
Дес одним движением подвинул бокал и снова его наполнил.
– Двадцать лет я платил за защиту Семье Гамбионе. А теперь новая банда отвоевывает себе место в городе. И мне приходится платить обеим. Становится трудновато свести концы с концами.
– Новая банда? Что за новая банда?
– Они называют себя «Призрачный кулак». Из Чайнатауна.
– Когда это началось?
– На той неделе. Думаю, они ждали, пока я вернусь в город.
– Это означает, что они хорошо все разузнали в Джокертауне.
Дес пожал плечами.
– Почему нет? Они люди деловые.
– Они бандиты.
Дес снова пожал плечами.
– И это так.
– Что собираешься делать?
– Платить обеим и надеяться, что они оставят меня в покое.
– Сколько бы это ни продолжалось, – пробормотал Тахион, залпом выпивая коньяк.
– Что?
– Черт, Дес, я не слепой. Я тоже врач. Что с тобой? Рак?
– Да.
– Почему ты мне не сказал?
Старик вздохнул.
– В силу множества сложных причин. Ни одной из которых я не хочу касаться сейчас.
– И вообще?
– И такое возможно.
– Я считал тебя другом.
– Ой ли, Тахи, ой ли?
– Да. Ты сомневался? Нет! Даже не отвечай. Я вижу это в твоих глазах и в твоем сердце.
– А почему не в моем уме, Тахион? Почему бы не прочесть мои мысли?
– Потому, что я уважаю твою неприкосновенность, и…
Лицо Тахиона обмякло, и он резко вдохнул.
– Потому что я не смогу выдержать того, что там увижу, – тихо закончил он. Бросил на стойку купюры и пошел к двери.
– Посмотрю, что смогу сделать, чтобы твоя надежда осуществилась.
– Что?
– Надежда на то, что ты окончишь свои дни с миром.
То же самое случилось в гастрономе Эрни и Индюка, в прачечной Спота, у многих других. Столь многих, что Тахион уже боялся и вспоминать скольких. Тахион содрал кожуру с апельсина, брызнул сок на клочок бумаги, который он только что заметил. Бандиты из Чайнатауна. Китайская мафия. И он, со своим невоздержанным языком, пообещавший что-нибудь сделать. Например, что?
Он дочистил апельсин и бросил дольку в рот. Легкий ветерок колыхал пряди его волос и доносил радостный смех Блеза. Громовой окрик Джека Брауна заставил мальчишку броситься со всех ног, его ноги в красных чулках мелькали, сливаясь. Браун откинулся назад, держа мяч для американского футбола в большой руке, и бросил его. Он был похож на кинозвезду – выгоревшие на солнце светлые волосы, спадающие на лоб, жилистые ноги, ниже надетых на нем шорт-сафари, красивая и яркая цветная гавайская рубашка.
Тахион бросал хлебные корки голубям. Как смешно. Воскресенье, в парке, с Джеком. Ненавистный враг превратился… ну, не в друга, но в человека, чье присутствие он мог выносить. Ничего плохого в том, что Джек пожелал увидеться, чтобы поглядеть на Блеза, наоборот, это подняло его в глазах Тахиона. Во имя любви Тахион сделает для Блеза все. Кроме того, эта прогулка оторвала от мрачных раздумий, в которых он пребывал с того дня, как побывал в «Доме смеха».
Долька апельсина наконец дошла до желудка Тахиона, и тот взбунтовался. Тахион со стоном перекатился на спину, на покрывале, сдерживая тошноту. Все эти переживания. За последние пару дней его желудок превратился в болезненый тугой комок. Он начал мысленно перечислять текущие проблемы.
Страх, осязаемым облаком накрывший Джокертаун. Лео Барнетт, предложивший исцелять джокеров силой его бога. А если они не отзовутся, не станет ли это признанием глубины их падения? Что, если он станет президентом?
Соколица. Ребенок должен родиться через месяц. УЗИ, которое он сделал два дня назад, показало нормальный плод, здоровый, но в глубине души Тахион понимал, что может сделать глубочайший ужас – стресс рождения – с ребенком, зараженным вирусом Дикой Карты. Кровь и Предки, сделайте так, чтобы этот малыш стал нормальным. Иначе это ее убьет.
Он все еще не побывал в полицейском участке Джокертауна, чтобы работающий там художник нарисовал портрет Джеймса Спектора…