— Стреляйте по лошадям!
Раздался треск перебитых костей, и животные упали.
Десять тысяч стрел за шестьдесят ударов сердца, без передышки. Самые храбрые из всадников погибли первыми, в живых остались слабые и напуганные, теперь они тщились повернуть к своим. Обезумевшие лошади понесли, смяли задние ряды, в седлах болтались седоки, утыканные стрелами.
Хачиун выпустил сороковую стрелу и подождал, пока его люди закончат атаку. У него болело плечо. Долина, залитая кровью и заваленная телами, казалось, бурлила от агонии бьющихся на снегу людей и животных. Цзиньские офицеры истошно кричали, призывая воинов в бой. Сделать уже ничего было нельзя.
Хачиун бросился вперед, забыв отдать приказ, его люди бежали рядом. Он преодолел двадцать шагов и вопреки здравому смыслу побежал дальше, опьяненный схваткой. Остановился только в ста шагах от сгрудившихся в кучу людей и лошадей, выпустил еще двадцать стрел, словно разрезал узел. Вражеские воины завопили от ужаса, заметив, что монголы вновь натягивают луки. Цзиньцев охватила паника. Не выдержав очередного шквала стрел, они сдались.
Поначалу отступление было медленным, многие пытались выбраться из побоища, но задние шеренги теснили их прямо на монголов, а те методично всаживали стрелы в живые мишени. Командиров перебили почти сразу. Хачиун победно закричал, увидев беспорядочное бегство врагов. Паника охватила даже тех, кто был в дальних рядах, они обезумели от крови.
— Идите медленнее! — крикнул Хачиун, выпуская пятидесятую стрелу.
Ему хотелось броситься в погоню за отступающими цзиньцами и завершить разгром, однако осторожность взяла верх. «Еще не время», — сказал он себе. Подчиняясь приказу, монголы замедлили ход и стали целиться тщательнее. Сотни вражеских воинов упали, сраженные сразу несколькими стрелами. Каждый кочевник выпустил по шестьдесят стрел, колчаны заметно полегчали.
Хачиун замер. Цзиньской кавалерии нанесли сокрушительный удар, многие всадники, отпустив поводья, спасались бегством. Они еще способны перестроиться и дать отпор, подумал Хачиун. Атаки он не боялся, но решил отогнать вражеских воинов к их позициям. Хачиун знал, что нельзя подходить слишком близко. Цзиньцы еще могут переломить ход битвы, если доберутся до его людей. Он оглянулся, увидел улыбающиеся лица соплеменников и рассмеялся в ответ.
— Пойдете со мной? — предложил он.
Монголы отозвались одобрительными возгласами, и Хачиун шагнул вперед, на ходу вытаскивая стрелу из колчана. Он натянул тетиву, однако не стал стрелять, пока не подошел к первым рядам поверженных врагов. Некоторые были еще живы. Монголы подбирали их мечи, совали за кушаки. Конь без седока, мечущийся по полю битвы, едва не сбил Хачиуна с ног. Хачиун хотел было схватить его за поводья, но промахнулся. Убежать животное не успело — два других монгола остановили его почти сразу. Сотни бесхозных лошадей носились вокруг. Хачиун поймал одну, она захрапела и шарахнулась от лучников. Хачиун успокоил ее, погладив по морде. Вдруг заметил, что цзиньские воины начали перегруппировку. Неважно. Он показал, как сражаются его люди с луками в руках. Похоже, пришло время показать, на что они способны верхом.
— Берите мечи — и по коням! — крикнул ханский брат.
Новый приказ прошелестел по рядам воинов. Радостно улыбаясь, монголы прямо по трупам бежали к лошадям, вскакивали в седла. Лошадей хватило всем. Правда, многие животные были напуганы и покрыты кровью бывших владельцев. Хачиун вспрыгнул на коня, поднялся в стременах — посмотреть, что делают враги. Жаль, рядом нет Хасара, подумал он. Брату понравилась бы затея атаковать цзиньцев на их же лошадях. С устрашающим воплем Хачиун ударил коня пятками, посылая в галоп, и пригнулся.
Когда Чингис по трупам добрался до выхода из ущелья, там царило смятение. Цзиньские арбалетчики перебили почти всех пленных, и на земле высились горы железных арбалетных стрел. Все же кое-кому удалось добежать до цзиньских позиций, и теперь несчастные пленные, обезумев от ужаса, окровавленными руками хватали арбалеты, мешая стрелять, цеплялись за сплетенные из прутьев заграждения.
Сотни людей ворвались в первые ряды цзиньских воинов, прокладывая себе путь руками и ногами. Найдя оружие, пленные отчаянно отбивались, пока не падали, сраженные насмерть.
Чингис продвигался вперед под свист арбалетных стрел, пригибаясь к седлу, когда они пролетали слишком близко. Он сделал все, что мог. Впереди ждала огромная цзиньская армия. Хан подъехал к концу ущелья, увидел, что выход не похож на ворота, как он думал раньше, и сплошная каменная стена — только с одной стороны. С другой высилось огромное дерево, от вершины которого тянулись веревки к скале напротив. Стоит цзиньцам опустить его поперек ущелья, и оно разделит монгольское войско на две части, подумал Чингис. Тогда все будет кончено. Лошадь брела по мертвым телам и наконец остановилась перед грудой трупов. Испугавшись, что дерево вот-вот рухнет, Чингис закричал в бессильной ярости. Окликнул воинов впереди, показал на громаду, угрожающую их честолюбивым мечтам. Воины спешились и полезли обрезать веревки.
Чингис вгляделся — и заметил сумятицу в рядах цзиньцев. Там что-то происходило. Чингис даже привстал в стременах. Выжившие пленники пытались пробиться сквозь плетеные заграждения, укрывавшие стрелков, пока те перезаряжали арбалеты. Чингис затаил дыхание, глядя на своих воинов, которые присоединились к измученным пленным. На мечах монголов играли яркие солнечные блики. Цзиньские арбалетчики перестали наконец стрелять, замахали руками. Похоже, у них кончились стрелы. Маленькие, но смертельно опасные железные шипы густо усеяли землю, плотной щетиной торчали из распростертых тел. Еще немного — и монголы пробьют брешь в обороне врага, подумал Чингис. Только бы дерево не перекрыло ущелье. Хан вытащил отцовский меч, и тревога вдруг отступила, словно плотину прорвало. Сзади его люди поднимали мечи и копья, коленями сжимали бока лошадей, заставляя животных перепрыгивать через горы трупов. Остатки плетеных заграждений не выдержали, их отшвырнули в сторону. Чингис проехал под тенью огромного дерева и не смог остановиться — лавина воинов подхватила хана, понесла к императорской армии.
Всадники клином врезались во вражеское войско. Углубляться в ряды противника было опасно: цзиньцы атаковали не только спереди, но и с боков. Чингис без устали кромсал мечом все, что двигалось. Сражаться не на жизнь, а на смерть он мог часами. Вдруг он заметил, что сотни обезумевших от страха цзиньских всадников налетели на собственное войско сзади, сминая ровные ряды. Вокруг мелькали клинки, Чингис отбивался и не мог улучить минуту, чтобы разобраться в происходящем. Только когда еще одна шеренга на скаку ворвалась в самую середину вражеской кавалерии, в лихих наездниках на цзиньских конях хан узнал своих воинов. Почувствовав панику и смятение, Чингис издал хриплый вопль. Сзади его воины продвигались в гущу врагов, методично уничтожая арбалетчиков, уже не представлявших опасности. Тем не менее без поддержки с флангов монголам пришлось бы туго, если бы не лучшие в мире конники, которые неистовствовали среди врагов, сея хаос.
Клинок пропорол горло ханской лошади, струя крови вырвалась из раны, оросила кровью лица воинов, сражающихся рядом. Животное споткнулось, Чингис едва успел спрыгнуть, всем весом упал на двоих цзиньцев и сбил их с ног.