— Зато я избавил ионян и карийцев от римской долговой кабалы, в которой они сидели много лет, — с горделивой усмешкой парировал Митридат. — Заодно я пополнил казну тремя тысячами талантов, распродав имущество казненных италиков.
— Ты преступил все людские и божеские законы в погоне за прибылью, — возмущенно сказала Монима. — Как это низко, Митридат! Ты сильно разочаровал меня!
Митридат глядел на стоящую перед ним жену, столь прелестную в гневе, что в нем пробудились вожделенные порывы. Его руки так и тянулись к Мониме, страсть распирала Митридату грудь. В таком настроении Монима не позволит дотронуться до себя, и Митридат пустился на хитрость.
Он обнял колени царицы и, глядя на нее снизу вверх, страдальческим голосом произнес:
— Как мне заслужить твою милость, о богиня? Как снова возвыситься в твоих глазах?
Монима помедлила, затем сказала:
— Вели похоронить тела убитых римлян и италиков. Пусть жрецы очистят города от скверны и пусть сделают это незамедлительно!
Митридат вызвал Критобула и повторил ему сказанное женой.
— Напиши указ от моего имени и сегодня же разошли всем сатрапам и эпархам, — повелел царь.
Критобул покорно склонил голову.
После царского указа во всех городах Ионии и Карий специальные отряды рабов за один день захоронили останки многих тысяч несчастных.
Очень скоро Митридат убедился, что Монима не только не намерена восторгаться его победами и замыслами, но, более того, постоянно выказывает недовольство по поводу любых начинаний. В Милете, откуда Архелай на множестве кораблей с огромным войском двинулся на завоевание Греции, когда все вокруг восхищались мощью Митридатова войска и флота, размахом его завоеваний, одна Монима при всех заявила, что ей жаль греков, которых Митридат, как видно, вознамерился натравить на Рим. Прощаясь с Аркафием, которого Митридат посылал во главе другого войска в Македонию, Монима посетовала, что отец сам толкает сына на смерть, чем очень смутила военачальников и самого Аркафия.
Но больше всего Митридату не понравилось, когда Монима вздумала заступаться за Мания Аквилия, которого граждане Митилены выдали Митридату, желая заслужить царскую милость. Плененного пропретора по приказу Митридата возили на осле по городам Ионийского побережья, показывая всем желающим. Сопровождавший пленника глашатай для привлечения внимания громко перечислял все злодеяния Аквилия, совершенные им в ту пору, когда он насаждал в Азии власть римских магистратов. Народ в гневе, случалось, побивал пленника палками и камнями, мстя за прошлое. Царской страже иной раз приходилось даже силой отражать натиск толпы, готовой разорвать римлянина.
Когда Аквилия привезли в Пергам, вид у него был самый жалкий. Он был весь в синяках и кровоподтеках, а изодранная одежда еле прикрывала наготу пленника.
Вот тогда-то Монима и вступилась за него, сказав в лицо Митридату немало обидных слов. Приближенные царя были поражены ее смелостью.
— Царю не пристало тешить свое самолюбие унижением беззащитного пленника, — говорила Монима. — Александр Великий, побеждая своих врагов, никогда не унижал их, доказывая тем самым свое величие. Неплохо бы и Митридату, подражающему Александру в величии дел, также подражать ему и в широте души.
Митридат, устав от нравоучений Монимы, отправил царицу со всей свитой обратно в Синопу.
Тому была еще одна причина: в Милете на одном из пиров Митридат обратил внимание на кифаристку необычайной красоты. Ее звали Стратоника. Царь, искушенный в женских прелестях, тем не менее был очарован благородной красотой юной гречанки. В ней было что-то такое, чего Митридат не встречал в других женщинах. Эти огромные темно-синие очи под дивным изгибом бровей притягивали и завораживали, обезоруживали выражением проницательной задумчивости и той прямотой во взгляде, когда даже отъявленный злодей не осмелится оскорбить девушку при всей ее беззащитности.
Вдобавок Стратоника была безупречно сложена. Нежная теплая белизна открытых частей тела девушки, а именно шея и руки, вызывала в Митридате чувство блаженного наслаждения. Царь буквально таял, следя за легкими движениями пальцев кифаристки, перебиравшей струны в такт льющейся мелодии. Ее чуть склоненная голова в ореоле завитых локонов казалась ему живым воплощением Красоты.
После пира Митридат пригласил Стратонику к себе на корабль, желая произвести на нее впечатление роскошью отделки огромного судна, напоминавшего дворец. Девушка была в восторге от увиденного. Ей также льстило внимание царя, который, по слухам, был в родстве с богами. Однако, когда ухаживания Митридата перешли границы допустимого, красавица-кифаристка не позволила ему лишить себя невинности. Отказ ее был столь непреклонен, а взгляд выражал такое негодование, что Митридат невольно опустил руки.
Стратоника призналась царю, что у нее есть жених, которого она очень любит и скоро состоится свадьба. Митридату удалось разговорить Стратонику и выведать у нее не только имя жениха, но и где он живет и кто его родители.
Митридат с коварным умыслом предложил Стратонике пари. — Я уверен, что твой жених, Стратоника, не достоин тебя, — сказал он. — Мало того, он даже не любит тебя! И я немедленно докажу тебе это.
Стратоника, уверенная в своем возлюбленном, согласилась на спор с Митридатом. Она обещала ему свою девственность. Если же выигрыш оставался за ней, то Митридат обещал исполнить любое ее желание.
Митридат послал своих слуг за юношей, который жил в Милете. Он был начинающим актером, а до этого — музыкантом и певцом.
Жених Стратоники был очень хорош собой, но сквозь его холеную внешность проступала чванливая самоуверенность избалованного похвалами человека и в то же время некая уязвленная гордыня от того, что при своей красоте и талантах у него не хватает средств для достойной жизни. Митридат проницательно сразу подметил это и возрадовался, предвкушая победу в споре.
Царь обратился к молодому актеру прямо:
— Друг мой, случай свел меня с твоей невестой. И поскольку мне как царю хотелось бы видеть рядом с собой не просто смертную женщину, но богиню — а Стратоника и есть богиня! — то я как честный человек предлагаю тебе отступное за твою невесту.
Стратоника в это время находилась за толстой занавеской, поэтому о ее присутствии чванливый юнец не догадывался. От волнения у него пересохло в горле. Он облизал губы и хрипло промолвил:
— О царь! Твое благородство и доброта безмерны…
— Я предлагаю тебе за Стратонику двадцать талантов серебром, — сказал Митридат, не давая актеру опомниться.
У того глаза загорелись алчным блеском, и после короткой паузы он вымолвил:
— Благодарю тебя, царь, но…
— Впрочем, друг мой, я понимаю, что такой цветок стоит больших денег, — вставил Митридат и уверенно добавил: — Предлагаю тебе сорок талантов. Таких денег ты не заработаешь и за десять лет упорного труда.