Лаодику подняли с постели испуганные служанки, решившие, что во дворец ворвались заговорщики. Потом появился Гистан и успокоил полуодетую, с неприбранными волосами царицу. Увидев его, угомонились и служанки.
Когда евнух сообщил о том, что Багофан пленил Митридата и что пленник находится во дворце, Лаодика едва не лишилась чувств от переполнившей ее радости. Кое-как совладав с собой, царица велела рабыням привести ее в надлежащий вид.
— Я должна увидеть Митридата, — заявила она Гистану.
— Это можно сделать и утром, госпожа, — мягко заметил Гистан, видя, что у царицы дрожат руки от сильного волнения.
Но Лаодику обуревало нетерпеливое желание убедиться собственными глазами в истинности слов евнуха. Да и какой сон, если ее беглый сын здесь, во дворце! Она не видела его долгих пять лет. Нет, ждать она не может!
Сопровождаемая Гистаном и двумя служанками, Лаодика поспешила на мужскую половину дворца.
Там царицу встретил Мнаситей и несколько телохранителей-греков.
— Где он? — с ходу спросила македонца Лаодика.
— Здесь, — коротко ответил Мнаситей и указал на тяжелую, обитую узорной медью дверь в другой зал.
Лаодика устремилась туда.
Мнаситей почтительно уступил ей дорогу, греческие стражи распахнули перед ней двери.
Увидев перед собой Багофана и много персидских воинов в башлыках и чешуйчатых панцирях, Лаодика замерла на месте. Персы все как один отвесили царице низкий поклон.
— Я выполнил твое повеление, о Божественная! — став на одно колено, проговорил Багофан. — Митридат не ушел от меня.
Заметив кровь на руке хазарапата, Лаодика слегка побледнела, голос ее дрогнул:
— Где мой сын? Как ты посмел убить его, негодяй!
— Митридат жив, моя царица, — смущенно промолвил Багофан. — Я передал его в руки твоей стражи. А эта кровь моя, я был ранен стрелой.
— Гистан, награди Багофана и всех его воинов, — тут же приказала евнуху Лаодика, затем повернулась к Мнаситею: — Я хочу видеть Митридата. Немедленно!
Македонец молча склонил голову в гривастом шлеме, приложив руку к груди, всем своим видом говоря: «Повинуюсь!»
Лаодика нашла Митридата в небольшом помещении, позади тронного зала, скованного цепями по рукам и ногам.
Кузнец и его подручные только-только закончили свою работу, собираясь уходить, когда на пороге комнаты возникла царица, освещенная высоко поднятыми у нее за спиной факелами. В свете факелов хищно поблескивали наконечники копий в руках сопровождавших царицу воинов.
Движимая любопытством Лаодика приблизилась к пленнику, который медленно поднялся со стула, также взирая на царицу. При этом послышался слабый звон цепей.
— Света! Дайте больше света! — нетерпеливо воскликнула царица, раздраженно отмахнувшись от Мнаситея, негромко предупредившего ее: «Осторожно, этот малый невероятно силен!»
Стражники с факелами встали по бокам от пленника.
Он стоял, слегка щуря большие глаза, облитый желтым сиянием потрескивающего пламени.
Лаодика увидела перед собой высокого, крепко сложенного юношу с густой вьющейся шевелюрой золотистого цвета. Глядя на его прямой выступающий вперед нос с широкими ноздрями, тяжелый подбородок, Лаодика узнавала в нем своего мужа. Она узнала также этот упрямый росчерк губ и бровей — совсем как у нее. И цвет кудрей юноши был очень схож с цветом ее волос. Сомнений не было: это был ее сын. Ее старший сын!
И все же Лаодика спросила пленника, пытливо глядя ему в очи:
— Ты узнаешь меня?
— Да, — прозвучал негромкий ответ. — Ты моя мать.
«О Зевс и все боги, как у него изменился голос!» Лаодика сразу узнала в этих повзрослевших чертах облик своего сына, но голос стоящего перед ней человека, закованного в цепи, был чужим. Чужим было и выражение его глаз.
У Лаодики стеснило грудь и непрошеные слезы набежали ей на глаза.
Свита царицы хранила молчание. Замерли с согбенными спинами царские слуги с клещами и молотами в руках. Переминались с ноги на ногу факельщики.
— Ну вот, мы и встретились, сын мой, промолвила дрогнувшим голосом Лаодика. — Злые люди отняли тебя у меня, как отняли жизнь у твоего отца. Однако боги справедливее людей, они рано или поздно все расставят по своим местам. Убийцы получат по заслугам, клеветники умолкнут, сын возвратится к матери. Я часто вспоминала тебя, Митридат. — Руки Лаодики, слегка подрагивая, ощупывали лицо и плечи пленника, словно этими прикосновениями царица хотела убить в себе последнее сомнение, хотела до конца поверить в реальность происходящего.
Растроганный Митридат взял руку матери в свои огрубевшие ладони и прижал к щеке, потом стал покрывать ее поцелуями. При этом слезы крупными градинами катились у него по лицу, загорелому и обветренному.
Звон цепей вывел Лаодику из себя. Она гневно обернулась к Мнаситею.
— Почему мой сын в цепях? Снять немедля!
Мнаситей пробурчал что-то себе под нос и повторил приказ тюремщикам.
Тюремщики суетливо принялись снимать с пленника цепи. Комната наполнилась стуком молотов по переносной наковальне.
Ожидая, когда Митридата избавят от оков, Лаодика обратилась к Гистану и Мнаситею:
— Ну что, есть сомнения в том, что это мой сын?
Мнаситей с ухмылкой пожал плечами, не желая ни соглашаться, ни отрицать.
Гистан хмуро произнес:
— Сходство, конечно, большое. Только что из того? Теперь это не наивный маленький мальчик.
«Да, это уже не маленький мальчик, — думала Лаодика, ведя за руку вновь обретенного сына к себе на женскую половину. — Митридат такой сильный и мужественный! Он станет моей опорой и защитой. От моего младшего проку мало».
* * *
В гинекее сильно пахло благовониями. Шаги приглушались мягкими коврами. На стенах также висели большие персидские ковры с причудливыми узорами по красному и желтому фону. Всюду стояли бронзовые жаровни с горячими углями. Окна на ночь были закрыты ставнями, чтобы налетавший с моря ветер не задувал светильники на высоких подставках.
Рабыни, несмотря на поздний час, приготовили сыну царицы ванну с теплой водой, смягченной ароматной эссенцией. Пока Митридат смывал с себя пот и грязь в соседней комнате, под присмотром Лаодики слуги выставляли на небольшие переносные столы самые изысканные кушанья. Принесли и вино в больших темнолаковых кратерах, разбавленное на три четверти водой, как было принято у эллинов.
Молчаливый толстый евнух с гладким лоснящимся лицом принес Митридату, уже выбравшемуся из ванны, чистую одежду. И сразу же удалился, отвесив низкий поклон.
Прежде чем одеться, Митридат тщательно вытер полотенцем длинные волосы, потом стал вытирать себя, скользя босыми ногами на мраморном полу купальни.