Неожиданно из-за дверной занавески бесшумно появилась золотоволосая пышнобедрая женщина, вся блиставшая золотом украшений.
Митридат вздрогнул при ее появлении и неловким движением прикрыл тем, что было у него в руках, свою наготу. Он не сразу узнал свою мать, которую сильно изменили подкрашенные сурьмой брови и ресницы, подведенные краской глазные веки: зеленой — нижние, сиреневой — верхние. Уста царицы полыхали ярко-малиновой помадой.
Вместо обычного белого пеплоса со множеством складок, в каком Лаодика предстала перед сыном в первый раз, на ней было облегающее фиолетовое платье до щиколоток с длинными разрезами на бедрах. Ее обнаженные руки были унизаны браслетами от кисти до плеча. Роскошной груди царицы было тесно в узком платье, и она бесстыдно выпирала наружу, едва прикрытая двойным ожерельем из драгоценных камней.
Волосы, ровно подстриженные до плеч, были скреплены на лбу диадемой.
Для своих сорока лет Лаодика выглядела великолепно, а ее наряд и нанесенная на лицо косметика еще больше молодили царицу.
Видя, что ей удалось произвести на сына должное впечатление, Лаодика смело подошла к Митридату и как ни в чем не бывало предложила ему свою помощь. Не дожидаясь ответа, Лаодика принялась вытирать полотенцем, отнятым у Митридата, спину и плечи. При этом взгляд Лаодики незаметно, но цепко осматривал нагое тело юноши, отыскивая ей одной известные приметы. Вот, родинка на предплечье, вот еще одна на спине. А это что за шрам на груди? У ее сына такого не было.
— Откуда у тебя этот шрам, Митридат? — спросила царица, коснувшись пальцами отметины в виде серпа.
— Медведь поранил когтями, — небрежно ответил юноша и тут же горделиво добавил: — У меня сломалось копье, но я одолел зверя одним кинжалом.
— О мой мальчик! — с состраданием промолвила Лаодика. — А этот шрам, откуда он?
Рука царицы дотронулась до бедра Митридата.
— Это на меня напал горный лев, — сказал Митридат и показал другой шрам на руке. — И эту царапину мне тоже оставил горный лев. Их много водится в Армянских горах.
— Да ты весь покрыт шрамами, мой бедненький, — с жалостливым изумлением молвила Лаодика, увидев еще один след от раны на ноге Митридата повыше колена. — Что за зверь поранил тебя здесь?
— Это не зверь, это осталось от стрелы, — спокойно пояснил Митридат. — В горах произошла стычка с моссинойками. Мы похитили у них целый гурт овец. Нас настигли, пришлось защищаться.
Царица понимающе покивала головой в диадеме. «Неужели это мой сын? — промелькнуло у нее в голове. — Он больше похож на простолюдина, на разбойника. Моему мальчику не по силам все то, о чем он рассказывает. Митридат был такой нежный и ласковый. И у него не было такого ужасного акцента! А родимые пятна?.. Да разве мало людей на свете с похожими родимыми пятнами».
Сомнение, закравшееся в сердце Лаодики не давало ей покоя: сын или не сын? Как узнать? Как проверить? Сходство черт уже не казалось царице неоспоримым доказательством теперь, когда ее взору открылись столь явные подтверждения буйной жизни этого человека. К тому же ее очень смущал акцент в речи Митридата. Ее настоящий сын свободно изъяснялся на греческом, ведь на этом языке он учился говорить.
— Ты знаешь персидский? — спросила Лаодика, продолжая обтирать Митридата полотенцем.
— Знаю, — признался юноша.
— Наверное, лучше, чем греческий?
— Да, греческий я изрядно подзабыл. В горах мне чаще приходилось объясняться на персидском и армянском. Еще я изучил наречия халибов и тибаренов.
— А… Тирибаз еще жив?
— Жив.
— Он все это время был с тобой?
— Да.
— Почему тогда Тирибаз позволил моим воинам захватить тебя в плен?
— Тирибаза не было с нами, когда всадники Багофана напали на нас. Тирибаз отправился искать переправу на реке, а мы оставались на равнине. Отряд Багофана заметил нас с холмов. Они прятались за лесом, поэтому мы не заметили их вовремя. Когда за нами началась погоня, мой конь, угодил передней ногой в нору суслика и свалился наземь. Ну и я вместе с ним. — Митридат широко улыбнулся, блеснув белыми зубами.
— Кто был с тобой еще, кроме Тирибаза?
— Сисина и Моаферн.
— Эти негодяи помогли бежать Тирибазу, над которым висело подозрение в отравлении твоего отца, — сурово произнесла Лаодика. — Они же вместе с Тирибазом выкрали тебя, сын мой. Эти люди всегда ненавидели меня. Представляю, какими словами они отзывались обо мне, желая сделать тебя, Митридат, моим заклятым врагом.
Лаодика перестала вытирать сына полотенцем и заглянула в его чистые голубые глаза. Все же как он похож на отца и на нее! Как величаво держится. Вот что значит царская кровь!
— Ты рад, что вновь обрел свою мать? — любуясь сыном, спросила царица. — Ты не держишь зла на меня?
Вместо ответа Митридат заключил Лаодику в объятия такие крепкие, что у нее перехватило дыхание.
«А он и впрямь необычайно силен!» — восхищенно подумала царица.
* * *
За ужином Лаодика сидела напротив Митридата, продолжая осторожно расспрашивать его:
— Ты помнишь своего брата? — Митридат утвердительно кивнул, жуя айву. — Во дворце ему дали прозвище Добрячок. Забавно, правда? Вот он обрадуется твоему возвращению.
Затем Лаодика упомянула о сестрах Митридата.
— Признайся, Митридат, ты наверно уже не помнишь, как они выглядят? Вероятно, забыл даже их имена?
Митридат отложил сладкий пирог и взглянул на мать, что-то припоминая.
— Мою старшую сестру зовут Лаодика. Я помню, как она учила меня читать, — неторопливо вспоминал Митридат. — Другую сестру зовут Антиоха, она была любимицей отца. Всегда такая веселая! Следующая по возрасту идет Статира. С ней мы часто ссорились, и она царапала меня ногтями, как дикая кошка. — Митридат улыбнулся. — Потом идут младшие сестры — Роксана и Ниса.
Обе похожи на отца, особенно Ниса. Я не ошибся, мама? Лаодика смахнула с глаз слезы и с улыбкой кивнула:
— Все верно, сын мой. Ты не ошибся. Завтра ты увидишь брата и сестер.
Митридат снова принялся за еду, таких вкусных яств ему не приходилось пробовать в своих скитаниях. Он с жадностью поглощал все, что стояло перед ним на столе. Съедал и то, что приносили на подносах молодые рабыни, бросавшие на юношу, уплетавшего за обе щеки, любопытные взгляды. Выпив три полные чаши виноградного вина, Митридат слегка захмелел, у него на щеках загорелся яркий румянец.
Высохшие волосы завились у него пышными кудрями. Глаза блестели от обильных возлияний, отчего бывший беглец преобразился, будто распустившийся цветок.
Лаодика пожирала сына восхищенным взглядом. Такой сильный и красивый! Сомнения больше не мучили царицу: конечно, это ее Митридат. Иначе и не может быть. Вот только Гистан отчего-то не разделяет ее радости: маячит со своим хмурым лицом!