И Эрагон действительно уснул, несмотря на тошнотворную качку.
Будильник, который дал ему Оромис, гудел, как гигантский шмель. Эрагон раздраженно прихлопнул его ладонью.
Разбитое колено опухло; на нем расползался багровый синяк. Во всем теле еще чувствовались отголоски вчерашнего болевого приступа, а после эльфийской гимнастики «змея и журавль» ныли все мышцы. К тому же Эрагон охрип; из горла способен был вырваться лишь жалкий шепот. Но больше всего его тревожило то, что нанесенная Дурзой рана никак не желает заживать, а значит, боли будут повторяться. От подобной перспективы Эрагона даже слегка затошнило.
«После прошлого приступа прошло столько дней, — пожаловался он Сапфире, — что я уже начал надеяться, и тут, как назло, все снова началось. Наверное, мне просто везло, что боли так давно не возобновлялись».
Сапфира, вытянув шею, ткнулась мордой ему в плечо.
«Ничего, малыш, ты ведь не один, я всегда рядом и сделаю все, чтобы тебе помочь. — Он слабо улыбнулся в ответ, и она нежно лизнула его в щеку. — А теперь тебе пора идти».
«Я знаю».
Эрагон по-прежнему смотрел в пол, не имея ни малейшего желания двигаться. Потом все же заставил себя встать и пойти в ванную комнату, где тщательно вымылся и побрился. И вдруг он почувствовал, что кто-то пытается проникнуть в его мысли. Ни секунды не задумываясь, он установил мысленный барьер, полностью сосредоточившись на собственном большом пальце ноги. Но тут же в ушах у него прозвучал насмешливый голос Оромиса: «Восхитительно! Но это совершенно лишнее, уверяю тебя. Не забудь захватить с собой Заррок». И голос его умолк.
Эрагон судорожно вздохнул и сказал Сапфире:
«Мне нужно быть более осторожным. Окажись он моим врагом, я бы уже был полностью в его власти».
«Не был бы. Ведь я же рядом».
Собравшись, Эрагон убрал в стену закрывавшую люк мембрану и сел Сапфире на спину, бережно держа Заррок на сгибе руки.
Дракониха с шумом взметнулась в воздух, срезая углы и стрелой летя к скалам Тельнаира. С такой высоты было хорошо видно, какой ущерб нанесла ночная буря Дю Вельденвардену. Ни одного дерева в Эллесмере, правда, не упало, но чуть дальше, где магия эльфов несколько ослабевала, многие сосны ветер выворотил с корнем. Он и сейчас еще не совсем утих, заставляя спутанные ветви деревьев раскачиваться и тереться друг о друга, так что в лесу слышался целый хор скрипов и стонов. Плотный слой золотистой пыльцы устилал землю, осыпавшись с цветущих деревьев и трав.
В полете Эрагон с Сапфирой быстро обменялись знаниями, полученными вчера на занятиях. Он рассказал ей о муравьях и о некоторых особенностях древнего языка, а она поведала ему о нисходящих потоках воздуха и прочих опасных атмосферных и погодных явлениях и о том, как их избежать.
Таким образом, когда они приземлились и Оромис принялся задавать вопросы Эрагону о том, что вчера узнала Сапфира, а Глаэдр тем временем спрашивал Сапфиру о полученных Эрагоном знаниях, — оба оказались вполне на высоте.
— Очень хорошо, Эрагон-водхр, — с довольным видом сказал Оромис.
«Молодец, Бьяртскулар», — похвалил Сапфиру Глаэдр.
Как и в прошлый раз, Сапфира улетела с Глаэдром, а Эрагон остался на утесах, но на этот раз они с Сапфирой мысленной связи не прерывали, стараясь сразу усваивать те знания, которые получал каждый.
Когда драконы улетели, Оромис заметил:
— Что-то у тебя сегодня голос хриплый, Эрагон. Ты не болен?
— У меня опять спина болела.
— Сочувствую. — Оромис поднял палец и велел: — Подожди-ка здесь.
Он быстро прошел в дом и вскоре появился снова, и вид у него, надо сказать, был довольно воинственный: густые серебряные волосы развеваются на ветру, в руках сверкает бронзовый меч…
— Сегодня, — сказал он, — мы упражнения Римгара делать не будем и скрестим наши клинки, Наглинг и Заррок. Только не забудь затупить острие, как тебя учил Бром.
Больше всего Эрагону хотелось отказаться. Фехтовать не былю сил, но он не смог ни нарушить данный обет, ни продемонстрировать перед Оромисом отсутствие решимости. Заставив себя подавить страх перед возможной болью, он думал: «Наверное, именно это и значит — быть настоящим Всадником!»
Собрав все силы и волю в кулак, он постарался внушить себе это. А потом открыл свою душу навстречу магии. И сразу же почувствовал прилив сил.
— Гёлотх дю книфр! — приказал он, и мерцающая голубая звездочка возникла между его большим и указательным пальцем, пока он вел ими по лезвию Заррока.
Но едва скрестились их клинки, Эрагон понял, что уступает Оромису в мастерстве, как уступал до этого Дурзе и Арье. По людским меркам Эрагон был прекрасным фехтовальщиком, однако не мог соревноваться с теми, чья кровь была буквально пропитана магией. Рука его оказалась слишком слабой, а реакция — слишком замедленной. И все же это не остановило его. Он дрался на пределе собственных возможностей, хоть и чувствовал, что обречен на поражение.
Оромис испытывал Эрагона с помощью самых различных уловок, заставляя использовать весь имевшийся в его распоряжении набор ударов, контрударов и обманных трюков. Впрочем, все усилия Эрагона оказывались напрасными: он ни разу не сумел достать эльфа. А когда он, подражая Оромису, попытался полностью переменить тактику боя — ибо среди людей это наверняка сбило бы с толку даже самого закаленного воина, — то единственное, чего он добился, это довольно болезненного удара по ляжке.
— Быстрее переставляй ноги! — крикнул Оромис. — Тот, кто стоит столбом, в схватке неизменно погибает. А тот, кто гнется, как тростник, одерживает победу!
Сам же он в бою был просто великолепен — идеальное самообладание, безудержная воля к победе, бешеный натиск. Оромис прыгал, как кошка, разил, как цапля, и легко уходил от удара, изворачиваясь, как гибкая ласка.
Они сражались минут двадцать, и вдруг Оромис пошатнулся, лицо его исказила легкая гримаса. Эрагон, заметив знакомые симптомы, решительно бросился вперед, взмахнув Зарроком. Это было, конечно, подло с его стороны, но он отчаянно мечтал, воспользовавшись слабостью противника, хоть раз уколоть Оромиса.
Впрочем, Зарроку так и не удалось попасть в намеченную цель: Эрагон перенапряг спину, и боль, обрушившись без предупреждения, совершенно оглушила его.
Последнее, что он услышал, это зов Сапфиры: «Эрагон!»
К своему ужасу, Эрагон оставался в сознании в течение всей этой пытки, хотя и почти ничего не видел вокруг, чувствуя лишь, что в теле его огнем горит боль, которая с каждой секундой становится все сильнее, и проваливался в эту боль, как в вечность. И самое худшее — он ничего не мог сделать, чтобы прекратить или ослабить свои страдания. Оставалось только ждать…
Эрагон, задыхаясь, лежал в холодной грязи. Перед глазами стояла пелена. Он поморгал, отгоняя ее, и увидел Оромиса, сидевшего рядом с ним на скамеечке. С трудом заставив себя подняться, Эрагон, стоя на коленях, со смесью сожаления и отвращения рассматривал свою новую одежду, превратившуюся в грязную тряпку после того, как он катался от боли по земле. Волосы тоже были все в грязи.