— Магия. Причем самого странного вида, госпожа моя.
— Вот как?
— Ты помнишь девочку, которую благословил Эра-гон?
— О да! — Насуада видела ее лишь однажды, но прекрасно знала, какие небылицы рассказывают вардены об этом ребенке и о том, кем она станет, когда вырастет. Насуада относилась к этим слухам довольно спокойно. Кем бы ни стала эта девочка, но к этому времени битва с Гальбаториксом будет уже либо выиграна, либо проиграна, и обстоятельства все решат за них.
— Меня просили отвести тебя к ней.
— Просили? Кто просил? И почему?
— Один юноша у нас на плацу. Он сказал мне, что тебе непременно надо посетить этого ребенка, что тебе это будет интересно, а вот имя свое он мне назвать отказался. Хотя, судя по его виду, я бы сказал, что это не юноша, а кот-оборотень той колдуньи, Анжелы, — во всяком случае, по-моему, он именно так и должен выглядеть в человечьем обличье. В общем, я решил сообщить тебе об этом. — Джормундур растерянно посмотрел на нее. — Я расспросил своих людей об этой девочке и кое-что узнал… В общем, она не такая, как все.
— Ив чем это выражается? Он пожал плечами.
— Во многом. Но этого вполне достаточно, чтобы тебе и впрямь последовать совету этого оборотня.
Насуада нахмурилась. Она знала из сказок и старинных историй, что прислушиваться к советам кота-оборотня — верх безрассудства. Однако же хозяйка, точнее, приятельница этого кота, колдунья и травница Анжела, пользовалась доверием варденов, хотя сама Насуада ей не слишком доверяла: уж больно она была независимой и непредсказуемой.
— Опять эта магия! — Слово «магия» в ее устах прозвучало, как ругательство.
— Ну да, магия, — подтвердил Джормундур, хотя он-то произнес это слово с ужасом и почтением.
— Ну что ж, прекрасно. Я непременно навещу эту девочку. Где она живет? В городе или за крепостной стеной?
— Оррин выделил ей и ее опекунше жилище в западной части крепости.
— Хорошо. Отведи меня к ней.
Насуада велела Фарике отменить все назначенные на сегодня встречи и вместе с Джормундуром вышла из комнаты. Четыре гвардейца тут же окружили ее, а сам Джормундур зашагал чуть впереди, показывая ей дорогу.
Во внутренних дворах замка Борромео стояла такая жара, что Насуаде показалось, будто она угодила в гигантскую печь хлебопека. Воздух над нагретыми стенами дрожал, как расплавленное стекло.
Насуада знала, что она гораздо легче, чем многие другие, переносит жару благодаря своей темной коже, но все равно чувствовала себя отвратительно. Хуже всего приходилось тем, кто вроде Джормундура и его гвардейцев весь день обязан был носить доспехи и страдал от жары даже под крышей, защищенный от безжалостно палящего солнца.
Насуада то и дело поглядывала на своих несчастных сопровождающих; по лицам их стекали ручьи пота, дыхание было прерывистым. С тех пор как они прибыли в Аберон, вардены часто теряли сознание в результате теплового удара, а двое даже умерли, и Насуаде вовсе не хотелось терять своих подданных из-за какой-то жары.
Когда ей казалось, что гвардейцам пора передохнуть, то просила остановиться и, не слушая их возражений, требовала, чтобы им принесли напиться.
— Я не хочу, чтобы вы прямо на улице начали падать один за другим, как кегли, — шутила она, скрывая тревогу.
Наконец они добрались до неприметной двери на внутренней стороне крепостной стены. На земле у двери лежало множество подношений.
Джормундур постучал, и дрожащий голос изнутри спросил:
— Кто там?
— Госпожа Насуада пришла посмотреть вашу девочку, — сказал Джормундур.
— А вы пришли с чистым сердцем и твердой уверенностью?
На этот раз ответила Насуада:
— Сердце мое чисто, а помыслы тверды как сталь.
— В таком случае переступите порог. И добро пожаловать.
Дверь распахнулась, и они вошли в небольшую прихожую, освещенную одним-единственным красным светильником, явно сделанным гномами. В прихожей никого не было, и Насуада прошла дальше, в комнату, стены и потолок которой оказались завешенными какой-то темной материей, отчего помещение стало похоже на горную пещеру или логово какого-то зверя. Как ни странно, но здесь было значительно прохладнее, чем снаружи. На Насуаду повеяло каким-то ледяным дыханием — такое ощущение бывает порой поздней осенью, когда ночью вдруг поднимется северный ветер. Понимание того, с чем связано это холодное дыхание, острыми когтями вонзилось ей в душу: магия.
Черная ячеистая занавесь преградила ей путь. Она отодвинула ее и оказалась в комнате, видимо бывшей гостиной. Из мебели здесь сейчас остался лишь ряд стульев у стены, тоже задрапированной темной материей. Гроздь мелких светильников — тоже изделие гномов — свисала из черных складок с потолка, отбрасывая по сторонам таинственные блики.
В углу скорчилась согбенная карга, которая как-то затравленно смотрела на вошедшую Насуаду. Рядом со старухой находились травница Анжела и кот-оборотень, у которого вся шерсть встала дыбом. В центре комнаты стояла на коленях бледная девочка лет трех-четырех и сосредоточенно поглощала какую-то еду. Никто не сказал Насуаде ни слова, так что она, несколько смутившись, заговорила первой:
— И где же тот ребенок?
Девочка подняла на нее глаза, и у Насуады перехватило дыхание: она увидела на лбу у ребенка ярко светившуюся отметину дракона. А когда она заглянула поглубже в фиалковые глаза девочки, ей и вовсе стало не по себе. Малышка, изогнув губки в неестественно мудрой, пугающей усмешке, пристально посмотрела на Насуаду и сообщила:
— Я — Эльва.
Насуада невольно отшатнулась, стиснув рукоять кинжала, который всегда носила прикрепленным к левому предплечью, ибо то был голос не ребенка, а взрослой, опытной женщины. Полный неестественного цинизма, он особенно чудовищно звучал в устах этой малышки.
— Не бойся, — сказала Эльва и отодвинула в сторону пустую тарелку. — Я твой друг. — Она повернулась к старухе, скорчившейся в углу, и приказала: — Принеси мне еще еды. — Старуха поспешно вышла из комнаты, а Эльва, похлопав ладошкой по полу рядом с собой, пригласила Насуаду: — Пожалуйста, сядь. Я жду тебя с тех пор, как научилась говорить.
Не в силах выпустить из рук кинжал, Насуада осторожно опустилась на каменный пол.
— А когда ты научилась говорить? — ласково спросила она.
— На прошлой неделе. — Эльва сложила руки на коленях и уставилась на Насуаду, просто пригвоздив ее к месту неестественной силой своего взгляда.
Насуаде казалось, что ее череп насквозь пронзают два синих копья, проникая в мозг, ворочаясь там и раздирая в клочья все ее мысли и воспоминания. Она с трудом удержалась, чтобы не вскрикнуть. А девочка наклонилась к ней еще ближе, коснулась своей мягкой детской лапкой ее щеки и сказала: