– Я так полагаю, у вас есть свежие газеты.
– Газеты, газеты… есть, конечно.
– А «Биржевка»?
– Извиняйте, только третьего дня…
Я покачал головой, доставая деньги.
– Это меня не устроит. Как насчет копии из Сети? [40]
– Это всегда можно. Дарик! Опять там на непотребных женщин смотришь, шлемазл! Дарик, распечатай господину хорошему свежую «Биржевку»! Поспеши!
Евреи во всем своем суетном величии.
Я достал катеньку, положил ее на прилавок с газетами, потом начал неспешно, как карточный игрок, перебирать остальные.
– Быть может, кто-то в Самарканде знает, что происходит в столице? За разговор с таким человеком – и скупиться не стоит.
Конечно же, этот старый еврей знал. Недаром у него пантофелем надпись на стене – он и контрабандой приторговывает, поди, и денежки принимает и выдает – у евреев есть собственное ответвление хавалы, оно начиналось с горских евреев (татов) Кавказа, и называется потому хавале, и у горцев ушурма. Так что – знает старый черт, что происходит в далекой столице, знает. Знает и боится, вон, как глаза бегают…
Еврей протянул руку, я положил в нее только одну купюру. Он сглотнул…
– Какие-то шлемазлы собрались на власть покуситься, – сказал он, – да нехорошо сделали. Людей побили, да не покусились…
Я положил в ждущую ладонь еще одну купюру.
– Это я и на базаре услышать могу, там рассказчиков много…
Еврей снова оглянулся, не слышит ли кто. В лавке было тихо. Гонимый, отверженный – и потому создавший крайне опасные механизмы единения и подрыва общества народ. Все еще надеются восстановить Израиль и Иудею, откуда их прогнали римляне за восстания и террор. Народ скрытный, они, даже ссылаясь на Бога, в разговорах называют его «неназываемый».
– Ночью четвертого дня в городе убийства и перестрелки были. А утром они захватили окружной штаб и попытались поднять гвардию на мятеж. Были и те, кто поднялись. Потом с Кронштадта морская пехота пошла, в городе танки были.
– Танки…
– Дело говорю, танки! В Неву корабли вошли, все мосты днем развели. Морская пехота прямо у дворцов стала, на дорогах. Корабли в Неву вошли, с них моряки в город выгрузились. Потом, говорят – сама Регентша в город въехала. Этих в Зимний дворец доставили, они вроде на коленях прощения просили.
– Простила?
– Того не знаю, – развел руками еврей, – прошу простить.
Ну, то, что танков давно нет – бухарский еврей того может и не знать. А вот все остальное сильно похоже на истину.
– Дядя, «Биржевка» вот…
– Иди… иди!
Я поделился с евреем еще несколькими купюрами.
– Колбаска кошерная есть?
– Есть! – обрадовался еврей, что можно заработать на чем-то не таком страшном и опасном и избавиться от подозрительного посетителя. – Конскую изволите?
Набрав сушеной конской колбасы, я вышел на улицу. Древний Самарканд мирно, как деловито работающий пчелиный улей, гудел, солнце было на закате…
До караван-сарая, где мы остановились, я добрался без происшествий. На Востоке это легко, это тебе не открытый Запад и не Русь, где душа нараспашку. Прикрылся шемахом – и все, тебя никто не видит и не знает…
Едва шагнул в комнату, которую мы заняли, как понял, плохо дело. Араб, цедя про себя афганские ругательства, перенастраивал канал.
– Что произошло?
– Канал оборвался. Последнее, что я слышал – нападение.
– Нападение?
Я достал свой телефон, подключил, позвонил. Простите, но телефон абонента временно заблокирован или абонент находится вне зоны действия сети.
– Помехи?
– Да не похоже, – Араб снова выругался. – Такое ощущение, что какая-то дрянь просто отключила нас. И не только нас.
– Может, спутник поврежден?
– Может…
Но ни он, ни я в это не верили…
Группа Факел. Завод. Точка обороны
– Кто они?
Аскер старался не впасть в отчаяние – беспилотник бьет по ним, он уже уничтожил того, кого он послал на прорыв – значит, у беспилотника есть терморадар, и хороший. Он не смотрел на женщину, вверенную его защите. Чтобы даже на секунду не подумать. Он уже примерно представлял, кто она такая и зачем она может быть нужна этим обезьяньим выкидышам. Но это ничего не значило. Потому что он видел многое… и сиротский приют отнюдь не полон благонравия и доброты. Но все, даже самые отмороженные – почему-то соблюдали никем не писанный, но обязательный к исполнению закон: женщина – неприкосновенна. Доходило до того, что даже хулиганы отступались, если ты гулял с девчонкой, провожал ее – те самые хулиганы, которые на обратном пути изобьют тебя вдвое.
А эти – что знают о женской красоте? Женской чести? Убогие…
– Не знаю, сударыня. Один из них сильно похож на командира отряда наркоторговцев, другой – на полицейского, ценой в мятую катьку [41] …
– Сударь… Чтобы вы знали…
– Сударыня, я ничего не хочу знать. Вас вверили моей заботе люди, которых я безгранично уважаю, и я намерен сохранить вам жизнь, даже если для того потребуется отдать свою. Спуститесь в подвал и укройтесь там.
На сей раз – боевики решили поймать их на малочисленности. Пошли в атаку одновременно со всех четырех направлений, под прикрытием пулеметов. И дыма.
Серые в темноте клубы дыма, вырвавшиеся из «БДШ», больших дымовых шашек – устаревший, но действенный способ прикрытия пехоты – клубились, плыли меж отвалов, льнули к земле.
У-о-у-у-у-у…
Заунывный и злобный вой, многократно усиленный мегафоном, заставил вздрогнуть даже отчаянного Аскера. Это басмачи. Многие – бывшие люди эмира или беглые преступники – лихая вольница принимает всех, да только пути назад нет. То же самое, что и моджахеды – вольные грабители караванов, прячущиеся в кишлаках под мирных, пока не пойдет по пескам пустыни большой караван. И тогда они, на легких местных коньках, с кривыми саблями выметнутся со всех сторон, под злобный шакалий вой пойдут в атаку отовсюду, сминая вооруженных купцов и охрану. Про то, кто басмач – знали все, да только что сделаешь. Эмир далеко, выдашь укрывшегося в доме басмача страже – басмача повесят или в пустыне живьем закопают, стража уйдет, а дружки его – вырежут всю твою семью в ночь и дом подожгут. Лучше уж молчать. Басмачей не стало, только когда пришли русские – их было много, и у них были гремящие стальные птицы, поливающие с неба огненным дождем. А вот сейчас – возродились, уроды…