По рожам видно, что оба себя правыми считают. И что мне теперь с этими придурками делать, спрашивается? Хорошо хоть Демка оказался ни при чем: ни в скандале, ни в драке не участвовал, кинулся было на последние Роськины слова, да Кузька с Артюхой удержали».
– Ты каким местом думал?! – продолжал рычать Егор, обращаясь теперь к одному Мотьке. – Ты на кого полез? В монастыре! Кабы не Сюха…
– Тетка Настена говорила… – упрямо буркнул Мотька, не поднимая глаз от носков своих сапог, которые старательно рассматривал на протяжении всего Егорова монолога.
– А про костер тебе тетка Настена ничего не говорила? – Ратник рванул парня за шиворот, развернул к себе и оскалился прямо ему в лицо. – Ты хоть понимаешь, ЧТО будет…
– Я костра не боюсь! – с вызовом ответил Мотька. – Не таким пугали!
– Не боишься? – Егор неожиданно успокоился, отпустил Мотьку, пожал плечами и вдруг коротко, без замаха, врезал ему в ухо так, что отрок рухнул к его ногам. – Дурак! Не боится он… – Десятник презрительно сплюнул прямо на сапоги парня. – Да я тебя сам поджарю – такого придурка не жалко, но за тебя другим отвечать придется!
Мотька бессмысленно хлопал глазами, пребывая в состоянии легкой контузии после столкновения с Егоровым кулаком, но Егор, не интересуясь его ответом, обернулся к Роське:
– А ты, говнюк, значит, скверну выжигать собрался?!
– Так он же веру православную хаял! – Роська своей вины не чувствовал и смотрел так же набычившись, как и его противник. – Мы Христово воинство… – Договорить ему не дал кулак Егора, и через мгновение Роська копошился на полу рядом с Мотькой.
– Ты меня ВЕРЕ христианской учить хочешь? – наклонился над ним ратник. – МЕНЯ?! Воин Христов, тоже мне! Опарыш мокрохвостый! – Егор слегка пнул Роську. – Сотня сто лет несет веру христианскую во тьму языческую! Среди враждебного окружения выжили с Божьей помощью и веру приумножили, только потому, что для нас – всех! – одна вера: в своих товарищей, что в бою спину прикрывают! А Бог, поп, мать и отец – сотник да десятники! И пока ты этого не понял – дерьмо ты овечье, а не воин Христов!
«Ай да Егор! Твердый христианин, но тут его не сдвинешь. Молодец! Однако с этими забияками, сэр Майкл, самому решать придется: не дошло до них. Егор их забил, но не пронял».
А Егор, отвернувшись от отроков, обратился к Мишке:
– Какое им наказание определишь, сотник? Твои крестники.
Мишка, выгадывая время, внимательно оглядел результаты воспитательной деятельности десятника и повернулся к собравшимся в горнице ближникам:
– Ну, господа советники, что делать будем? Дядька Егор прав: это дело нашего рода, нам и решать, – вглядываясь поочередно в братьев, Артемия и Дмитрия, Мишка пытался определить, понимают ли те, что произошло. – Они поколебали единство рода ради своей дури. Да, дури! – рявкнул он, резко обернувшись на завозившегося под ногами десятника Мотьку. – Ты с чего взял, что монах плохой лекарь? Как смел судить, не зная?! Встать! Оба!
Дождавшись, пока оба «борца за истину» поднимутся, Мишка обернулся к Илье:
– В таком деле надобно сначала старших да опытных выслушать. Ты у нас самый старший, Илья Фомич, что скажешь?
Илья поерзал на лавке, пытаясь напустить на себя солидный вид, но одно с другим плохо вязалось: неуютно чувствовал себя обозный старшина, и повод для выступления ему не нравился. Если к роли старейшины Академии он еще худо-бедно привык, то старшим из присутствующих Лисовинов до сих пор не оказывался. Однако ж не было еще случая, чтобы Илья слишком долго подыскивал нужные слова, вот и тут не задержался.
– Ты, Михайла, правильно рассудил, что только своим про такое дело знать положено, – одобрил он для начала Мишкину политику. – Потому как всем прочим про наши семейные дела слышать не надобно. А потому я так рассуждаю: подрались – помирятся, это никого не касается. И наказание им придумаем потом, когда домой вернемся. Нечего тут перед всеми дурнями выставляться…
«Э-э нет, господин обозный старшина, что-то ты не туда завернул. Отложенное наказание – не наказание вовсе».
– Это перед кем – перед всеми? И ты туда же? – нахмурился тут же Никифор. – Чем я тебе не свой?
Илья в ответ всплеснул руками:
– Да разве ж про тебя речь, Никифор Палыч? Только вот, не прими за обиду, на дворе у тебя всяких людишек хватает, до роду Лисовинов касательства не имеющих. Вот и мыслю я, что негоже нам перед чужими свою разобщенность показывать, в своем кругу решать такие дела надобно. И про опыт жизненный ты, Михайла, все правильно сказал, ибо человек поживший, особенно ежели он разумом да наблюдательностью не обделен, многое вспомнить и подсказать способен. Так что расскажу я про давний случай, а уж вы сами думайте, каким боком его к нынешнему приложить.
Старейшина Академии опять поерзал на скамье, на этот раз просто устраиваясь поудобнее, поскреб в бороде, прокашлялся, явно настраиваясь на долгий рассказ. Мишка матюкнулся про себя: угораздило слово дать самому разговорчивому! И не оборвешь его теперь.
– Коли братья поссорились, то добра не жди, а ежели до такого довели, что их наказывать приходится, то наказание для них надобно выбирать такое, чтобы заставило их помириться. А потому послушайте, какой у нас в Ратном случай лет десять тому назад вышел…
Судя по всему, Мишкину досаду в полной мере разделял и Егор, сильно утомившийся в процессе воспитания отроков. Он как рухнул на лавку, так и сидел на ней, откинувшись назад и прикрыв глаза. Мишка время от времени поглядывал на него с опаской – как бы не поплохело десятнику, ведь совсем недавно на ноги встал. Услышав вполне былинный зачин речи Ильи, Егор, не открывая глаз, громко проворчал:
– Илюха, опять свои байки травить собрался? Мальчишкам тебя окорачивать невместно, так ты и обрадовался. Ишь, затоковал! Дело говори.
– Так я, Егор, как раз по делу и говорю, – не оробел перед ратником Илья. – Ты дослушай сперва, а потом лайся. Именно что по делу – Михайле, глядишь, сгодится. Помнишь, поди, Петра Кудрю и Андрона Травню? Тех, что в седьмом десятке состояли?
– Помню, – посуровел Егор. – Оба головы на Палицком поле сложили. Друзьями не разлей вода были и погибли, один другого прикрывая.
– Вот! – поднял Илья палец. – Истинно друзья! А тебе ведомо, что в новиках они друг с другом чуть не на смерть бились, хуже чем с ворогом? Десятник и не чаял, как их вразумить.
– Они? – изумился Егор. – С чего бы?
– А с чего молодые дурни меж собой схлестнуться могут? Из-за девки, вестимо, – усмехнулся Илья. – Ну то есть из-за девки началось, а потом еще что-то добавилось, ну и понеслось… А оба родичи, хоть и дальние, и в один десяток попали… Уж как там они в бою договаривались, не ведаю, а так, если рядом окажутся, так непременно схлестнутся. И тут как по заказу – видать, десятник не зря в церкви свечки ставил – поход случился. Вот их и ранило в одном бою, да как! У одного правую руку да левую ногу, у второго, наоборот, правую ногу и левую руку… Или не так? Вот же забыл, вспоминать надо… – Илья задумался, ухватившись за бороду, но Егор снова не выдержал: