Матильда грустно улыбнулась.
– Нет, – ответила она. – Нам нужна передышка. Мы свертываемся в обществе друг друга, как молоко с уксусом.
Джуди нервно погладила шею лошади.
– Как ты думаешь, мы сможем смотреть на кости нашего отца?
От ее слов Матильду снова затошнило.
– Не знаю, – прошептала она. Каждый раз, приезжая в Кроуленд, она видела череп аббата Теодора. Его вид ее не волновал. Она привыкла к мощам святых и другим церковным реликвиям. Но Теодор умер двести лет назад, он не был с ней одной плоти, он не подбрасывал ее на руках, не сажал ее на колени и не гулял с ней по саду. Увидеть бывшие когда-то большими, теплыми руки отца, теперь лишенные плоти, и пустые глазницы… – Мы должны это сделать. Но я буду рада, когда сегодняшний день останется позади.
– Я тоже, – печально призналась Джуди.
Сожженные огнем строения аббатства снесли и на их месте построили временные деревянные дома. Из ближайшей каменоломни возили камень для более основательной перестройки. Сама церковь полностью сохранилась, и именно там должны были похоронить останки Уолтефа, но сначала их следовало вымыть и завернуть в чистую шелковую ткань красного цвета, которую Симон специально привез из Лондона.
Матильду дважды вырвало после приезда в аббатство. Но она, вцепившись в руку Симона, сжала зубы и крепилась, наблюдая, как несут гроб и с большой осторожностью ставят на покрытый льняной тканью стол.
Симон с тревогой посмотрел на ее белое лицо и больные глаза.
– Может, выйдем наружу? – предложил он.
Матильда отрицательно покачала головой. Сил говорить у нее не было. Холодный пот покрыл лоб, в глазах стоял туман. Голоса монахов, читающих молитву на латыни, эхом отлетали от стен церкви.
Деревянная крышка была осторожно снята с помощью ломов. Там оказался еще один, внутренний гроб. Матильда заставила себя смотреть, хотя глаза сильно резало. Ее отец никогда не въедет в ворота Нортгемптона, потому что душа его была на небе, а кости здесь…
Монахи осторожно сняли крышку – Матильда вспомнила, как они с отцом снимали деревянную крышку с колодца. Она по-прежнему бросала туда серебряные монетки для эльфа, но, если бы эльф вдруг выпрыгнул оттуда, она бы с визгом убежала. Теперь надо было выдержать. Нельзя бежать, нельзя закричать…
Отца перезахоронили в рясе монаха-бенедиктинца. Крепкая ткань не сгнила за эти годы. Из-под капюшона рясы виднелись ярко-рыжие волосы. Блестящие, как будто их обладатель все еще жив. Сохранилась плоть на надбровных дугах, веки плотно закрывали глазницы. Не совсем череп, но уже и не лицо.
Матильда вдохнула, попыталась выдохнуть, но в груди не хватило воздуха. В ушах раздался гул, и, хотя она широко открыла глаза, света не увидела. Она почувствовала, как Симон крепко сжал ее, где-то слышались голоса, но очень далеко, затем наступила темнота.
Очнулась она в гостевом доме. Джуди прижимала влажную ткань ей ко лбу, Симон тер руки.
– Все в порядке, – пробормотала сестра. – Ты упала в обморок, когда они открыли отцовский гроб.
Чувствуя себя обессиленной, Матильда все же заставила себя сесть и посмотреть на них.
– Я… Они омыли кости? – с трудом выговорила она. Она вспомнила темноту внутри гроба, сияние рыжих волос, намек на черты лица в глубине капюшона.
– Нет, любовь моя, – ласково ответил Симон. – Они оставили все как было.
Матильда изумленно смотрела на него и на сестру.
– Решили, что так лучше. – Симон нежно обнял ее за плечи. – На костях еще сохранилась плоть, – пояснил он, – и ты сама видела, какими яркими остались волосы. Его останки похоронили перед алтарем такими же, какими нашли. – Он не стал говорить, какие теперь слухи распространяются среди паломников. Уолтефа объявят нетленным и захотят канонизировать. Слава и благосостояние Кроуленда увеличатся. Аббатство перестроят на деньги паломников, и Уолтеф действительно восстанет из мертвых, чтобы мстить.
– Разве это не доказывает, что он не должен был умереть? – спросила Матильда, заглядывая в лицо Симона. – Как, например, убитые кровоточат в присутствии убийц?
– Кто знает… – ответил он. – Но я думаю скорее тот, кто бальзамировал его тело перед захоронением, хорошо знал свое дело.
Матильда поднялась с постели. Ноги тряслись, тем не менее она направилась к двери.
– Ты куда?
– Молиться, – ответила она. – Приветствовать отца в его новом месте упокоения. – Она взглянула на Симона. – Я, по крайней мере, хочу надеяться, что он спит спокойнее, чем я.
Он отпустил ее. Повернулся к Джуди и устало провел ладонью по волосам.
– Боюсь, ей никогда не освободиться от этого.
Джуди пожала плечам, показывая, что не знает.
– Вот и я, – вздохнул Симон, – Я тоже не знаю.
Февраль 1036 года
Уже третье утро подряд Матильда скверно чувствовала себя. Вернувшись в постель, она задумалась, не беременна ли она снова. Ее месячные всегда были нерегулярными, но ей помнилось, что в последний раз это случилось еще до того, как она ездила на Рождество в Виндзор. Сыну было уже семь лет, и она иногда думала, что у нее больше не будет детей. Были и другие признаки: она все время хотела спать, утром поздно вставала, рано ложилась. Обычные дела давались ей с трудом. Она относила все это к недомоганию, которое всегда случалось накануне годовщины смерти отца, особенно после вскрытия гробницы. Но до этого дня было еще далеко, и она решила, что причина в их разладах с Симоном в последнее время.
Она пыталась найти им объяснение, но ничего не приходило в голову. Верно, она не хотела ехать в Виндзор, но только из-за того, что творилось при холостяцком дворе Вильгельма Руфуса. Но ей хотелось быть с Симоном, и она подавила свою предвзятость. Его все лето не было дома. Он участвовал в подавлении очередного восстания. Руфус настоял, чтобы все его главные вассалы присутствовали при дворе на Рождество, так что, если ей хотелось побыть с мужем, ничего другого не оставалось, как смириться.
Поездка оказалась не такой уж ужасной. Ранульф де Тосни приехал с Джуди, так что сестры имели возможность вдоволь пообщаться и посплетничать, а также побегать по рыночным лавкам. Это занятие больше любила сестра, но и Матильда купила много фламандской шерсти для туник и платьев, красивый дубовый сундук и прелестное изваяние Мадонны из слоновой кости. Симон тоже решил не отставать и приобрел себе отличного скакуна и новый пояс для меча. Кроме того, похоже, они зачали второго ребенка.
Матильда осторожно села. Да, на Рождество все было хорошо, но что-то произошло в его отсутствие, что все изменило. Нет, они не спорили, но по возвращении Симон держался отстраненно. Сначала она решила, что он завел любовницу, но тайные расспросы и собственные наблюдения заставили ее отказаться от этого предположения. Она начала беспокоиться, не ввязался ли он в какую-нибудь нехорошую историю. Как было в те времена, когда ее отец раздумывал, не присоединиться ли к датчанам. Он часто молчал, не общался с ней. Еще в Виндзоре Симон много говорил с другими баронами, но тогда ее это не волновало – с ней была сестра. Теперь, вспоминая, она не могла не беспокоиться.