– Тогда в чем дело? Ты заболела?
Она покачала головой.
– Нет, но я беременна.
Его глаза расширились, и он молча оглядел ее с головы до ног.
– Ты уверена?
Она кивнула.
– Но я не могу точно сказать, когда ребенок родится… в конце лета или в начале осени – так я думаю. Ты не рад?
Вместо ответа он обнял ее и прижал к себе, но так осторожно, будто она была из стекла.
– Разумеется, рад. Как может быть иначе, ведь прошло уже так много времени?
Матильда заметила некоторую сдержанность в его голосе, но решила, что ей показалось.
Почему бы ему не радоваться? Разве что он, как ласточка, приготовился улететь. Она отбросила эту мысль, как будто этого было достаточно, чтобы исключить такую возможность.
– Ты уж извини меня, – смутился Стефан, – вечно я открываю рот, не подумав. Мне жаль, что она так восприняла мои слова.
Симон поморщился.
– Она беременна, – пояснил он, – а это влияет на настроение женщины. – Он выбрал это простое объяснение, потому что рассказывать о состоянии Матильды после пожара в Кроуленде было бессмысленно и неприятно.
– А… – промолвил Стефан, – поздравляю.
Симон криво усмехнулся.
– Одних поздравлений мало. Я уже начал думать, что маленький Уолтеф останется нашим единственным ребенком. К сожалению, Матильда плохо переносит беременность. Боюсь, на этот раз ничего не изменится.
Стефан промолчал, не найдя подходящего ответа.
Симон хлопнул его по плечу.
– Хватит об этом. Расскажи мне подробнее о твоем путешествии.
Дул сильный, холодный ветер. К вечеру пошел снег. В покоях по углам горели четыре жаровни. Матильда сидела на кровати и со страхом и дурным предчувствием смотрела на вышагивающего из угла в угол Симона. Он не произнес почти ни одного слова за вечер, и по его поведению она догадывалась, что он скажет, когда откроет рот. Не в силах ждать, она решилась начать первой.
– Скажи мне, что ты не собираешься присоединиться к Стефану и другим в этой дикой затее, – сказала она.
Он нахмурился.
– Вовсе это не дикая затея, – возразил он. – Это воззвание папы от имени Святой земли. Всех христиан призывают выполнить свой долг.
– Долг долгу рознь, – заметила Матильда, поправляя одеяло.
– Милая, я все понимаю. – Он отпил из чаши. – Верно, – задумчиво продолжил он, – именно мой долг и мучит мою совесть. – Он налил вина в другую чашу и подал ей.
Но Матильде не хотелось вина. Ее и без вина тошнило. Но она взяла протянутую чашу.
– Мой долг как графа Нортгемптонского или мой долг как раба нашего Господа Иисуса Христа. – Он искоса взглянул на нее. – Я об этом думаю с самого Рождества.
Холодок пробежал по спине Матильды.
– Король доверил тебе эти владения, – она старалась говорить как можно спокойнее, – Если ты поднимешь крест вместе с другими бунтовщиками, которые делают это, чтобы убраться от него подальше, ты изменишь ему.
– А если я останусь, я предам Господа.
Матильда рассмеялась, но смех ее был невеселым.
– Давай скажем правду. Тебе хочется приключений, – с насмешкой в голосе произнесла она. – Я тебя знаю, Симон. Тебе хочется рвать цветы по другую сторону холма. Ты никогда не удовлетворен. Когда ты заполучил эти владения, для тебя это было всем в мире, потому что тебе был брошен вызов, и все было для тебя внове. Как и для меня. Теперь твоя позиция укрепилась, и тебе захотелось чего-то нового. Господь – оправдание, не причина. – Она со стуком поставила чашу на стул, расплескав вино, и взглянула на него.
Симон смотрел на нее горящими глазами, сдвинув брови.
– Я всегда думал, что у тебя отцовская натура, но теперь я думаю: не такая ли же ты стерва, как твоя мамаша? – выпалил он. – Менее терпеливый муж не потерпел бы таких речей.
– Более заботливый муж никогда бы не вынудил свою жену говорить такое, – возразила Матильда. – Ты слишком себя переоцениваешь, считая, что обладаешь терпением святого. Я спала с тобой и родила тебе сына, теперь я жду второго ребенка. Я любила тебя как умела, и, если ты отплатишь мне фальшивой монетой, клянусь, я никогда тебя не прощу! – Ее трясло, и не только от холода. – Симон, подумай, прежде чем сделать выбор. Подумай очень хорошо.
Их глаза встретились, и он не отвел взгляда.
– Я думаю с Рождества. Приезд Стефана только укрепил мое решение. Я должен принять участие в Крестовом походе.
Она покачала головой.
– Ты потакаешь своему желанию, – заметила она. – Другого я не вижу.
– Тогда ты слепа. – Он отвел глаза, выпил вино и поставил чашу на сундук. – Я буду молиться за душу твоего отца у Гроба Господня и привезу из Иерусалима камень, чтобы положить в ногах его могилы.
– Только не уверяй меня, что ты все это затеваешь ради моего отца! – возмутилась изумленная Матильда.
Симон поднял руку.
– Послушай меня. Если бы твой отец был сегодня жив, он одним из первых нашил бы красный крест. Раз он не может это сделать, я повезу его знамя в Иерусалим.
– Как ты можешь говорить, что бы сделал мой отец?! – воскликнула она.
– Потому что я его знал.
Матильда отпрянула, как будто получила пощечину. На этом разговор закончился. Жестоко, но это правда. Симон его знал, а она нет. И если бы она могла думать рационально, то поняла бы, что он прав. Ее отец первым бы нашил красный крест на свой плащ.
– Ты все равно сделаешь по-своему. – Она безнадежно махнула рукой. – Поступай как знаешь. – Она отвернулась от него и забралась с ногами на кровать. Как же холодно! Если Симон уйдет в поход, все заботы по управлению владениями лягут на ее плечи, а она не знала, хватит ли у нее сил. «У тебя нет выбора, – сказал внутренний голос, подозрительно напоминающий голос матери. – Это твой долг».
Она услышала, как он вздохнул, и испугалась, что сейчас он хлопнет дверью и уйдет. Но он лег, обнял ее и притянул к себе, целуя в висок, щеку, губы.
– Я так боюсь, – прошептала она, цепляясь за него. – Я боюсь, что попрощаюсь с тобой и никогда тебя больше не увижу. – Она все еще не могла забыть, как yезжал отец, чтобы не вернуться. Обещал, но обещания не сдержал.
– Мы не можем позволить страху мешать нам. Тогда лучше жить в клетке. – Он погладил ее по спине. – Клетки я боюсь больше, чем неизвестности.
– Значит, это страх тебя гонит, – догадалась она. – Он толкает тебя вперед и помогает забыть, что ты оставляешь позади. Поскольку ты хромой, ты должен доказать, что нет горизонтов, которых тебе не достичь.