Элисанд помогла ей одеться и принесла вина с медом и хлеба. Матильда немного поела и постепенно почувствовала себя лучше.
– Помогает при всех расстройствах желудка, – лукаво улыбнулась служанка. – Даже тех, которые требуют девять месяцев для лечения.
– Это что, так очевидно?
– Ну, женщины начали шептаться, когда вас рвало вчера утром, а сегодня они уже убедились в своей правоте.
И прачка сказала, что не видела вашего испачканного белья очень давно.
– Надо было спросить их, а не себя, – раздраженно заметила Матильда. – Ладно, вели им молчать, пока я не рассказала все господину Симону. Я хочу, чтобы он услышал это от меня, а не от прачки.
– Конечно нет, миледи! – обиделась Элисанд. – Они почем зря болтать не станут.
Матильда едва заметно улыбнулась. Зная Элисанд, она не сомневалась, что все это пустые слова.
– Господин Симон в зале? – спросила она.
– Был там, когда я брала хлеб и вино.
Матильда кивнула. Самое подходящее время сказать ему о ребенке, подумала она. Она пригладила платье, поправила платок, раздвинула полог, отделяющий их покои от общего зала, и подивилась, почему она чувствует себя так, словно солдат перед боем.
– Миледи, господин Симон просил сообщить вам, что приехал граф Ольмейский с войском, и он хотел бы с вами переговорить.
Матильда смотрела на слугу, как пойманный в ловушку заяц.
– Ты уверен? – удивленно спросила она.
– Да, миледи, – удивился в свою очередь слуга.
Паника охватила Матильду – сердце ее начало бешено стучать. В прошлом году был заговор с целью свергнуть короля, и Симон полгода провел в походе, помогая подавить восстание. В этом заговоре был замешан отчим ее матери Юдо Шампанский. Ходили слухи, что он хотел посадить на трон своего сына Стефана. Восстание подавили, Стефан возмущенно отрицал свою причастность. Некоторых из восставших бросили в тюрьмы, Юдо лишили всех его немногих английских земель. Сам Стефан избежал наказания, но с той поры был тише воды.
Она шла за Тюрстаном по залу, боясь услышать, что Симон ввязался в какую-нибудь заваруху, что, кстати, объяснит его небывалую занятость в последнее время. Тем не менее его верность Руфусу никогда не ставилась под сомнение, да он бы ничего и не выиграл, перейдя на другую сторону.
В центре зала у жаровни грел руки Стефан, разговаривая с Симоном. Для человека, живущего под угрозой ареста, он выглядел на удивление беспечным. Его светлые волосы были аккуратно подстрижены, глаза горели, на губах играла улыбка. Симон, похоже, заразился его хорошим настроением и тоже улыбался. Тут он заметил Матильду, и в его глазах появилась настороженность.
Плохое предчувствие Матильды усилилось, и она с трудом изобразила приветственную улыбку.
Стефан повернулся к ней, и она с изумлением увидела большой красный крест, нашитый на левую сторону его туники.
– Кузина! – Стефан схватил ее руки и звонко расцеловал в обе щеки. – Рад тебя видеть!
– Я тоже, – промолвила Матильда с куда меньшим пылом. – Что привело вас к нам? – Она жестом велела слуге принести вина.
Стефан очаровательно усмехнулся.
– Ты сейчас напоминаешь мою мать в момент, когда она готовилась произнести гневную тираду. Не волнуйся, я не собираюсь уговаривать Симона выступить против короля. Как раз наоборот. Ты избавишься от меня на некоторое время. Я приехал попрощаться. – Он коснулся красного креста на своей груди.
Подозрения Матильды все усиливались. На Рождество при дворе ходили смутные слухи, что организуется Крестовый поход, чтобы освободить Иерусалим от неверных.
Тогда она не обратила внимания на эти слухи, но сейчас об этом пожалела.
– Значит, призыв прозвучал? – спросил Симон с ноткой ожидания в голосе, отчего Матильду захлестнула новая волна беспокойства.
– Да, десять дней назад. Герцог Робер поклялся служить этому делу. И мой дядя Одо. Это будет великий поход.
Вернулся слуга с вином и разлил его, красное как кровь, в три серебряных кубка.
– И верный способ держаться подальше от Руфуса, пока не осядет пыль, – понимающе взглянул на гостя Симон.
– Правильно. – Стефан склонил голову в знак согласия. – И не только. Земли крестоносца священны и неприкосновенны. Любому, кто позарится на них, пока хозяин сражается во славу Христа, грозит анафема.
– Тогда ты ничего не теряешь.
– Кроме своей жизни, – вставила Матильда более резким тоном, чем хотела.
Стефан пожал плечами.
– Но если я погибну в борьбе за дело Господне, место в раю мне обеспечено. Сейчас же у меня нет ничего, кроме подозрений и угрозы высылки. К тому же, – добавил он, – мне хочется пройти по земле, по которой ходил Спаситель, и очиститься от грехов в церкви у Гроба Господня.
Матильда видела, как Симон впитывает каждое слово, будто это жидкое золото. Страсть к путешествиям так ясно читалась в его глазах, что Матильда испугалась.
– По мне это все суета и тщеславие, – недовольно вздохнула она. – Это же не неделя на охоте в ближайшем лесу… На это могут уйти годы… Ты можешь не вернуться.
– Я знаю, чем рискую, – спокойно ответил Стефан. – Потому и хотел попрощаться. – Он смущенно взглянул на нее. – Я надеялся, что ты проводишь меня с благословением и улыбкой.
Симон сложил руки на груди.
– Тебе уже пора знать, что женщины из рода Завоевателя редко делают что-либо с улыбкой.
Матильда выпрямилась. Замечание было несправедливым, даже если в последнее время она была в дурном настроении и часто плакала.
– Потому что мужчины, за которых мы выходим замуж, вынуждают нас больше плакать, чем радоваться, – парировала она. – Разумеется, я желаю тебе счастливого пути. Только мне кажется, что это уж слишком опасный способ не мешаться у короля под ногами.
– Не менее опасный, чем если остаться, – возразил Стефан. – Я намерен сохранить свободу и свою голову.
Он произнес все это с улыбкой. Последовало молчание. Затем до Стефана дошел смысл его слов.
– Я… я не хотел… извини.
– Если ты останешься, нужно позаботиться о ночлеге, – с трудом выговорила Матильда. Она боялась разжать губы – так ее тошнило. – Извини меня.
Она успела пересечь зал, прежде чем приступ рвоты согнул ее пополам.
– Матильда? – Симон шел за ней следом. – Стефан просто не подумал. Не надо так реагировать… – В его тоне сквозило раздражение.
– Ты дурак! – Матильда вздохнула, стараясь прогнать дурноту. – Это не имеет никакого отношения к отцу. – Не совсем правда, и все же она более спокойно отнеслась к словам Стефана, чем думал Симон.