Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся. Это был один из приятелей Розенталя, маленький Гамлиель Штерн.

— Друг Давид, — сказал он дрожащим от старости голосом, — мы пытались их отговорить. Мы им объясняли, что в нашем возрасте так себя не ведут. Но этот Шварц ни в какую. Поверь мне, мы очень пытались.

Он улыбнулся жалкой улыбкой, и тогда другой, незнакомый мне старик, сердито буркнул:

— Есть законы чести, он говорит, этот идиот Шварц. Честь или смерть. Просто невозможно его убедить. Он какой-то законченный дикарь.

И добавил еще что-то на идише.

Старики согласно закивали. А дождь между тем все усиливался. Странная это была картина — точно из старинных книг: беззвучный, моросящий дождь, группа стариков в темном, с темными зонтами над головой, серые клочья тумана и мокрые ветви, раскачиваемые ветром. И два дуэлянта, молча застывшие посреди деревьев, один — весь погруженный в какие-то последние раздумья, другой — нетерпеливо ожидающий возможности наконец выстрелить и, может быть, убить. Была бы мама здесь, вот бы ей посмотреть, как иногда на самом деле стираются границы между воображением и реальностью.

Но тут Шварц что-то коротко прокричал, и Розенталь, словно очнувшись ото сна, шагнул к нему навстречу. Они неуклюже повернулись спиной друг к другу (это было странное зрелище, потому что Шварц возвышался над Розенталем, как взрослый над подростком) и тут же начали расходиться в противоположные стороны. Шварц шагал решительно и твердо. Розенталь, в своих промокших кедах, ступал медленно, тяжелыми шагами, словно нес на плечах все свои семьдесят лет, и я впервые увидел, какой он глубокий старик.

И тут, только в это мгновенье, я как будто проснулся. Что я себе думаю?! Ведь у меня остались считанные секунды, чтобы прекратить эту нелепую и опасную игру, а я стою и таращусь на этих двух, словно пьесу смотрю в театре! Я сорвался с места. Забыв, что нельзя вставать на линию выстрела, я бросился в просвет, расширявшийся между дуэлянтами, увидел, как Шварц поднимает свой револьвер, закрыл от ужаса глаза и изо всех сил закричал:

— Не стреляйте, Шварц! Я нашел ваш рисунок!

Время остановилось. Я стоял с закрытыми глазами под дождем, так и не зная, что будет мне ответом: человеческий голос или грохот выстрела.

Глава двенадцатая
БЫЛО ЛИ, НЕ БЫЛО ЛИ

Тишина. Глубокая, долгая тишина. Все мое тело сжато в кулак. Я стою, закрыв глаза, и струи дождя размеренно хлещут меня по лицу. Потом — вечность спустя — я слышу какие-то невнятные возгласы с той стороны, где только что стояли старые друзья Розенталя. А затем раздается тяжелое, отрывистое:

— Кто это?!

Это говорит Шварц. Я облегченно вздохнул: все-таки он не выстрелил. Я открыл глаза. Шварц стоял прямо передо мной, очень высокий и очень худой, его глаза по-прежнему пылали, но револьвер в его руке был уже направлен вниз, дулом в землю. Я не обернулся в сторону Розенталя. Сейчас важнее было как можно скорей объяснить нависавшему надо мной свирепому безумцу, что никто не украл его рисунок.

— Извольте выслушать меня, господин Шварц, и выслушать внимательно, — сказал я.

Наверно, я говорил слишком бесцеремонно, но меня буквально распирала злость на этого человека. Я его ненавидел, этого Шварца. Вот уж кто действительно заслуживал названия «дикарь». Подумать только — человек готов убить своего давнего друга на дуэли по одному лишь подозрению, к тому же, как оказалось, мнимому, а может — и просто из-за ревнивых воспоминаний!

— Извольте меня выслушать, — повторил я. — Дело в том, что я знаю, кто взял у вас на время ваш рисунок. И я знаю также, что этот рисунок, скорее всего, уже ждет вашего возвращения у вас дома.

Шварц изумленно уставился на меня. Он был явно потрясен. Еще бы! Как он мог ожидать такого поворота событий? И уж наверняка он не мог ожидать, что это выложит ему какой-то мальчишка (наверно, «сопляк» в его лексиконе). Да еще таким наглым тоном!

— Откуда это тебе известно?! — злобно рявкнул он. — Кто ты вообще такой?

Нас окружили старики из кафе «Коралл». Подошел и Розенталь. Его лицо было сведено болезненной судорогой, и это заставило меня еще сильней возненавидеть Шварца.

— Друг Давид, — сказал он тихо, — я надеюсь, что ты не шутишь. Потому что второй раз мне уже эту затею не пережить.

Я, конечно, не шутил, вы это знаете. Но, посмотрев на Шварца, я понял, что его не убедят никакие объяснения. Его глаза были застланы пеленой безудержного гнева и дикой ярости. По правде сказать, я даже немного опасался, что он вот-вот выстрелит в меня вместо Розенталя, и только молился в душе, чтобы Энн появилась на сцене как можно скорей. Ибо только ее появление могло вытащить меня из той ловушки, в которой я по собственной воле оказался.

Но Шварц не выстрелил. Он буркнул только:

— Пошел вон отсюда, сопляк!

А затем повернулся к Розенталю:

— Продолжим немедленно. С того места, где мы остановились…

Розенталь молча шагнул назад и поднял револьвер.

И в эту минуту из-за деревьев медленно и спокойно вышла… Эдит Штраус. В длинном нарядном платье с пышно вздутыми рукавами и в широкополой шляпе с воткнутым в нее голубым пером. Вы, конечно, уже поняли, что именно это старинное платье мы искали в магазине у Веры. И шляпу мы нашли там же после лихорадочных поисков среди старого тряпья. И теперь Эдит Штраус выглядела в точности так же, как на той давней фотографии, которую я так долго — и, как оказалось, не зря — разглядывал сегодня утром в «Словаре современного искусства». Даже ее золотые кудри точно такой же бурей вырывались из-под шляпы. И ее накрашенный красный рот смеялся точно так же. И хотя это была, конечно, Энн, только без своих джинсов и огромных очков, но она была как две капли воды похожа на настоящую Эдит.

Вам стоило бы самим увидеть, как остолбенели, выпучив глаза, оба дуэлянта — и Розенталь, и Шварц. Они застыли, словно молния превратила их в камень. Оружие выпало из их рук на мокрую землю, но они даже не заметили этого. А потом они разом вздрогнули, будто просыпаясь, и бросились — да что я говорю «бросились», их словно бурей метнуло к ногам «Эдит», и тогда Шварц бережно взял в руки ее левую руку, Розенталь правую, и каждый со священным трепетом поцеловал свою добычу. После чего они снова застыли, невероятно напомнив мне красивую картинку из старинной книги: два кавалера у ног прекрасной дамы.

И тогда я выдохнул наконец весь скопившийся в моей груди воздух, почуял в ноздрях холодный сырой запах дождя и травы, понял, что остался в живых, закрыл глаза и облегченно вздохнул.

Мой план сработал.

Мы спасли Розенталя.

Послесловие
ШЕСТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Эта история произошла шестнадцать лет назад. Когда я взялся ее рассказывать, я был уверен, что без труда припомню все детали. В самом деле, как я мог их забыть, если каждый год, двадцатого октября — в тот самый день, когда НЕ состоялась эта знаменитая дуэль, — мы все снова собираемся в иерусалимском кафе и вспоминаем тогдашние тревожные и забавные события.