— Нет, Папалексиев, ты клинический идиот! У тебя не черт их побрал, у тебя их украли твои «душевные ребята». Господи, откуда ты взялся на мою голову! — с новой силой завелась Авдотья.
— Слушай, у меня дома деньги есть! Может, подождешь, пока я за ними съезжу, а тогда и расплачусь? Я мигом слетаю, всего за какой-нибудь час, даже быстрее.
— Ну уж нет! Весь город созерцает мой позор, меня разглядывают как на витрине! — в отчаянии ломая пальцы, стонала Авдотья.
Тиллим уже не знал, как исправить положение, и недолго думая бестактно пошутил:
— Да они просто разглядывают твою шикарную шубку.
Если бы в этот момент продавщица в категорическом тоне не потребовала Авдотью переоблачиться, та, наверное, убила бы Папалексиева первым попавшимся под руку тяжелым предметом. В общем, Тиллиму в известной степени повезло, а вот Каталовой пришлось пройти невероятную для ее особы процедуру переодевания и возврата одежды и таким образом сполна испить чашу стыда. Унизительные манипуляции с предметами дамского гардероба подняли со дна ее души все таившиеся там мутные осадки, и они зловонным клокочущим потоком низверглись на Папалексиева:
— Болван, лопух, донкихот несчастный! Тебя кинули, элементарно опустили! Ты меня ославил на весь город! Мне же теперь прохода не дадут, пальцами на меня показывать будут. Я никогда тебе этого не прощу! Потерял столько денег, оскорбил мои светлые чувства: я думала, ты рыцарь и джентльмен, а ты, оказывается, безмозглый кретин! Благодушный урод! Да с твоей невинностью только в детском саду сидеть и соску сосать! Так посметь меня опозорить…
«Ничего, ничего! — мысленно подбадривал себя Тиллим. — Лучше стерпеть от нее тысячу оскорблений, чем однажды попасться ей под горячую руку».
Когда словоизвержение Авдотьи закончилось, Тиллим, чтобы хоть как-то оправдаться, окончательно не потерять расположение Каталовой и остудить ее воинственный пыл, а также дабы не умалить своих кавалерственных способностей перед ее подругой, явившейся свидетельницей Авдотьиного фиаско, не нашел ничего лучше, как предложить дамам дождаться его в уютной атмосфере ресторана. Он препроводил их в ближайший ресторан «Невский», гнусавя по пути, что им нужно немного подождать в этом заведении и что он сейчас привезет деньги, которых у него дома в избытке.
Тиллим тут же сделал широкий жест, подарив Попадаловой целую кипу радужных бумажек — фальшивых купюр для оклейки туалета, как бы намекая на то, что он готов так же обращаться с настоящими — нужно только их привезти. Придя в ресторан, Папалексиев усадил дам за свободный столик, сам же подошел к официанту:
— Дружище, организуй столик для девчонок по полной программе.
— Понял. Все устрою в лучшем виде! — заверил его дружище.
Сделав ценные указания, Тиллим отправился домой.
На Невском Тиллим попытался поймать машину.
— Довези до дома, шеф! — попросил он таксиста. — Денег у меня с собой нет, но на месте заплачу — сто процентов.
Водитель отрицательно покачал головой и уже собрался сняться с тормоза, но Тиллим схватил его за руку, вспомнив, как с утра пришлось обниматься с шофером и как при этом ему передались навыки вождения автомобиля. «Сейчас память прояснится, и я смогу сесть за руль своей иномарки», — мыслил Папалексиев, забывший о том, что его неординарные способности истощились. В общем, когда такси умчалось, Тиллим несолоно хлебавши поплелся к месту парковки «тойоты-карины».
С трудом вспомнив, как завести машину, Папалексиев сел за руль, но средство передвижения завелось только с пятой попытки. Капризы техники всегда возмущали Тиллима до глубины души, оскорбляя его человеческое достоинство. «Тоже мне — груда железа, а с характером! Машина должна служить человеку, а не человек машине. Или я ей не хозяин?» — рассуждал Тиллим. Резко тронувшись, он отъехал с места парковки и в тот же миг в зеркале заднего вида увидел занимавшую освободившийся участок улицы легковую машину, которая была незамедлительно разбита хвостом троллейбуса, вильнувшего им при заносе. Тиллим стер холодный пот со лба, соображая: «Хорошо, что успел отъехать, иначе на его месте оказался бы я».
Он с благодарностью помянул прабабку Авдотью, подозревая ее ревностное участие в своем спасении, машину же решил вести следующим образом: наблюдать за тем, как управляют другие водители, и повторять их действия. Однако оказалось, что этому правилу следовать не так-то просто: засмотревшись на какого-нибудь шофера, лихо крутящего баранку, Папалексиев отвлекался от того, что происходит на проезжей части, таким образом, переставал контролировать ситуацию вокруг своей машины и не справлялся с управлением. Пешеходы с любопытством наблюдали за «тойотой», которую кидало из стороны в сторону, из одного ряда в другой и в любой момент могло занести на встречную полосу или на тротуар. Видя эти безумные метания, можно было заключить, что какой-то изрядно подгулявший новый русский торопится на свидание с подружкой и не дай бог оказаться у него на пути. Соседние автомобили шарахались от бешеной иномарки, тормозя и уступая дорогу. Сигналя и шурша по крышками, «тойота» пролетела перекресток на красный сигнал перед самым носом у пешеходов материализовавшимся призраком роскошной жизни. Это Тиллим по простоте душевной вместо тормоза нажал на газ. Каким-то чудом автомобиль миновал набережную, при этом умудрился несколько раз выехать на встречную полосу, создавая одну за другой аварийные ситуации и радостно сигналя, очевидно, от сознания собственной неуязвимости и безнаказанности.
Конечно, постовые милиционеры пытались взнуздать шальной лимузин, однако тот игнорировал всякие действия гаишников и как ни в чем не бывало продолжал следовать своей дорогой на очень приличной скорости.
За Троицким мостом автомобиль резко свернул направо. При заносе он врезался в фонарный столб и застыл на месте. Выйдя из машины, взмыленный Папалексиев увидел, что здорово покорежил крыло. «На одном крыле не улетишь!» — с грустью заключил он. Оглядевшись по сторонам, Тиллим сообразил, что находится в непосредственной близости от загса, и сразу вспомнил, что обещал зайти к Авдотье, заключающей браки на небесах. Отпустив многоэтажную фразу по поводу ее бабки, он напоследок с таким остервенением пнул злополучную «тойоту», что едва не вывихнул ногу. Ковыляя по Петровской набережной в сторону Дворца бракосочетания, Папалексиев пытался разрешить сложную лингвистическую проблему: «Почему все же ругаются по матери, а не по бабке? Можно было бы даже по прабабке и так далее: чем больше „пра-“, тем сильнее ругательство».
Увидев Авдотью Троеполову, Тиллим отметил, что сегодня она как-то особенно хороша и в то же время выглядит необычно строго. По спине у него даже пробежали мурашки, но наглости это в нем не убавило. Улучив момент, когда Авдотья отдыхала после напутствия очередной паре брачующихся, Папалексиев подскочил к ней с выражением неизбывной тоски на физиономии и скорбным тоном заявил:
— Здравствуй, Авдотья! Вынужден тебя разочаровать, сегодня мы встретиться не сможем — у меня неприятности. Непредвиденные обстоятельства. Нужно срочно домой, а денег на такси нет, выручи, если можешь…