— Отлично — ты просто титан! Видишь, как быстро пролетело время? А еще, помнится, нервничал поначалу, — разворачивая только что привезенное Арсением полотно, Звонцов поднял глаза на друга. — Неужели не рад — ты же, можно сказать, глыбу свернул!
— Осторожно, не хватай так — краска не просохла, — Арсений устало присел на край кресла, потер ладонями лицо. Под глазами были заметны синие круги, скулы обострились.
— Ты шампанского-то привез? Такое событие нужно непременно отметить. Для начала здесь, а потом… — Звонцов в приятном возбуждении расхаживал по мастерской. — Не привез?! Ну и ну!.. Это ж веха в творчестве! Чего ж ты такой кислый, Сеня? Радоваться надо!
— Да все равно сейчас сил никаких нет, и потом мне осознать нужно… Может, завтра отметим или вечером? Слушай, а если я к тебе приду с барышней? Она без ума от искусства и говорит, что мечтает побывать в святая святых настоящего служителя муз — в мастерской… В мой скворечник ты ведь сам просил никого не приводить, да там сейчас и показывать нечего, не то что здесь. Я ей рассказал немного о тебе: мол, выдающийся скульптор, друг, много работает. Она так умоляла привести ее сюда. Прямо проходу не дает, говорит: «Я вас не оставлю, пока не пообещаете сводить меня к своему загадочному другу».
Вячеслав был приятно поражен в свое самое слабое место, в нем заиграло тщеславие. Ощутив себя «настоящим служителем муз», он поинтересовался:
— А что за девица, откуда она такая взялась? Я думал, ты к слабому полу равнодушен, живешь отшельником, а выходит, ошибался. Смотри, Арсений, как бы весь твой гонорар не ушел на булавки — на Академию, глядишь, не останется!
Звонцов явно подтрунивал над нелюдимым товарищем. Сеня стал смущенно оправдываться:
— Да я только в прошлое воскресенье с ней познакомился. В театре. В Мариинском давали «Князя Игоря» — музыка прекрасная. Я в опере уже и не помню когда последний раз был, а тут еще воскресенье — ты знаешь, я по воскресеньям не работаю, вот и решил — почему бы Бородина не послушать?
— Смешной ты все-таки. Чудак-человек. Я тебя о даме спрашиваю, а не об опере!
— Так эта девушка и подошла ко мне в антракте — сама подошла! — молоденькая совсем, спросила что-то про декорации, про костюмы, будто почувствовала во мне художника. Я был растроган, стал ей что-то объяснять, так и познакомились. Оказалось, институтка-бестужевка. Слушает лекции на историко-филологическом факультете — первый курс, стремится «постичь все самое новое в художественной жизни столицы». Видно сразу впечатлительная натура. Как ей теперь отказать?
— А разве я против? — встрепенулся заинтригованный Вячеслав Меркурьевич. — Приводи с собой непременно, только уговор — живопись ей не показывать.
Теперь уже стали упаковывать работы, составляя их в угол. Справились быстро, и Арсений ушел. «Ну вот. У меня опять будут настоящие деньги, безбедное существование и — главное! — независимость, — ликовал Звонцов. — Я буду принадлежать только себе и своему Гению!»
К вечерней встрече ваятель решил ничего особенного не готовить: бутылка легкого сладкого вина «Шато-Икем», фрукты, дешевая карамель. Когда речь шла о приеме гостей, Вячеслав Меркурьевич особой щедростью не отличался, другое дело — покутить в ресторане в свое удовольствие. Впрочем, Звонцов был готов к расходам по случаю сдачи «княжеского» заказа, но сегодняшний вечер по стечению обстоятельств оказался посвященным даме, а «Евин род» в его глазах не был достоин особых хлопот (да и знакомая-то была не его пассией). Он даже не стал прибираться в мастерской: «Зачем? Пусть все будет в работе, пусть посмотрит на „художественную кухню“ изнутри — этого ведь она и хочет». Руководствуясь принципом, что всем женщинам нравятся решительные и уверенные в себе мужчины, Звонцов разогрел себя рюмочкой из своего заветного графинчика с «мужским» напитком.
Переступив порог звонцовской мансарды, бойкая барышня, которая оказалась не настолько хороша собой, как хотелось бы Звонцову, сразу затараторила. Она была природной хохлушкой, да еще с примесью палестинской крови, так что остановить ее было практически невозможно.
— Я буду называть вас просто Вячеславом, ладно? Ну, вот и хорошо… Я так люблю искусство, еще у нас в Полтаве посещала рисовальные классы господина Бердичевского… Как, вы не слыхали? Странно, в Полтаве все им восхищаются… Когда я приехала в Петербург, на Невском чуть в обморок не грохнулась — такое средоточие всякой культуры, так все изящно… А скульптуру я как люблю — верная поклонница! Как появится какой-нибудь новый памятник, сразу спешу посмотреть. Очень нравится, если с сюжетом. Вот, господина Бернштама люблю. Занятно у него: то Петр Великий рыбаков спасает, то лодку мастерит, и сам как простой мужик… Ой, я что-то не то говорю… Мне еще очень нравится «Стерегущий» — моряки герои, и вода прямо из этого, кингстона, что ли, плещет, словно фонтан — эффектно! А еще я…
Наконец оглушенному Звонцову удалось ее прервать. Он протянул ей бокал вина, из другого сам отхлебнул немало:
— А из моих работ что вам больше нравится?
Барышня замялась, зарделась:
— Что-то видела на большом вернисаже в Соляном городке… Кажется, «Иисус Навин истребляет мечом жителей Иерихона». Только вот жителей я не заметила…
Польщенный автор покровительственно улыбнулся:
— Ну, это, в известном смысле, символическая скульптура. Такой художественный прием: жители воображаемые и олицетворяют варварские нравы. Плавное — сам воитель Навин — воплощение мужского начала и высшей справедливости, побивающий человеческие пороки. Не правда ли. впечатляющий образ? Я хотел придать ему больше мощи. Так, говорите, вам понравилось?
«Ничего подобного она не сказала», — подумал Арсений, хмыкнув в кулак.
Девица часто закивала головой:
— Конечно, конечно: в нем чувствуется столько мужской силы!
Вячеслав Меркурьевич совсем растаял, наполнил свой опустевший бокал, подмигнув гостье, взял ее под руку и повел в мастерскую:
— Я так и знал, что вы оцените. Ну, пойдемте, покажу, над чем я сейчас тружусь. Это, по-моему, тоже любопытно и, я бы даже сказал, олицетворяет мужскую силу.
В просторном помещении гостья увидела столы с разложенными на них эскизами и фотографиями. Она была близорука от природы, так что разобрала только наброски мускулистых торсов и малопонятные проекты зданий в модернистском вкусе. Но мускулистые боги с Олимпа очень ей понравились, и она рассыпалась в искренних похвалах таланту скульптора. Звонцов просиял. Он подошел к деревянным полкам и торжественно откинул холстину, скрывавшую гипсовые фаллосы разных размеров, исполненные с виртуозным натурализмом.
— А-ах! — только и успела выдохнуть барышня, ничего подобного в Полтаве, естественно, не видевшая, и мгновенно упала в глубокий обморок. Она что-то задела, уронила, шум падающего тела смешался с грохотом рухнувшей скульптуры. Арсений бросился приводить ее в чувства. Нашатырь подействовал, и барышня, не произнеся больше ни слова, в момент выскочила за дверь мастерской.