Мэри потребовалось совсем немного времени, чтобы упаковать все хозяйство и сняться с места. Первый день рождения Уильяма они провели уже в дороге, минуя на своем пути Тулузу, Монпелье и Ним. В Париж они прибыли первого апреля, и в тот же день ребенок подхватил лихорадку. Мэри не встревожилась, такая же лихорадка случилась у него, когда резались первые зубки. Она нянчилась с малышом неделю, заботясь о нем и не отпуская доктора. Ей уже казалось, что ребенок стал поправляться, но однажды ночью у него вдруг случились конвульсии, дыхание его внезапно пресеклось. И никакие старания доктора ил и ее самой не смогли вернуть дитя к жизни. Било полночь, когда она держала на руках бездыханное тельце сына и никогда больше Мэри не могла забыть звон колоколов, который показался ей погребальным.
Уильям — крохотный, умненький, прекрасный Уильям — умер, смерть навсегда разлучила ее с ним.
Это произошло слишком быстро. Внезапный удар судьбы, нанесенный с такой жестокостью и быстротой, отнял у нее то единственное, чем она дорожила. Каждый человек испытывает страдания на своем жизненном пути, но почему на некоторых людей эти страдания обрушиваются все сразу, будто Господь спешит осыпать несчастного ударами, предназначенными ему в жизни? Она так давно лишена родного дома, столько лет не виделась с родными, оторвана от собственных детей, а теперь умерло ее дорогое чадо.
Со смертью Уильяма воля к жизни покинула Мэри.
— Я полюбила его в ту самую минуту, когда он появился на свет, — говорила она Элджину. — Почему он ушел и оставил меня здесь?
Элджин, погруженный в собственное горе, мало чем мог утешить ее.
— Оказывается, этот негодяй Наполеон еще не удовлетворен теми мучениями, которые мне пришлось перенести. Он ответил отказом на мою просьбу разрешить нам отъезд в Шотландию, чтобы мы могли похоронить нашего малыша. Но такое разрешение он даровал тебе.
В устремленном на нее взгляде Элджина сквозило подозрение.
— С чего это он дает его тебе, а не мне? Пытается посеять между нами рознь?
— О господи, ты, надеюсь, не думаешь, что я влюблена в Наполеона? — не веря своим ушам, воскликнула она.
Он не ответил, но продолжал смотреть на нее зло прищуренными глазами.
— Или, вернее, он в меня?
— Нет, Мэри, конечно же нет, — голос его звучал мягко, — просто мне кажется, что в такой момент нам не следует разлучаться.
— Но кто же возьмет на себя хлопоты по перевозке тела Уильяма? Кто проследит за его похоронами? Ты же, конечно, не согласишься похоронить нашего сына во Франции?
— Разумеется, нет. Но мне не разрешено оставить эту страну, а я не выживу здесь в одиночестве.
— Что же нам делать?
Она испугалась, что у нее начнется истерика. Она не сможет жить, если ее ребенок не будет по всем правилам похоронен в родной земле.
— Пришло письмо от Роберта Фергюсона, в котором он выражает нам свои соболезнования, — продолжал Элджин. — Он сейчас в Париже, его привели сюда дела, и предлагает нам свою помощь.
Не прошло и часа после того, как Мэри и Элджин отправили ему письмо, а Роберт уже прибыл в их временное жилище. Печальный и полный сочувствия, он предложил отвезти тело Уильяма в Шотландию, где оно должно быть погребено в фамильном склепе Элджинов.
За этим он обещал присмотреть.
Мэри купила для Уильяма матросский костюмчик, а к нему шерстяные штанишки и сама вышила на куртке его инициалы. Зачем, она и сама не понимала, но ей это казалось самым важным. Она разрешила работникам похоронной службы обрядить маленькое тельце, но настояла на том, чтобы оно было завернуто в любимое одеяло, подаренное ей, когда она сама была еще ребенком. Затем любящими материнскими руками уложила его в маленький дубовый гробик, в котором ребенка должны были переправить на родину. Но когда Мэри увидела экипаж, нанятый Робертом, она зарыдала.
— Его не следует везти, будто это чемодан с обычной поклажей!
Элджин пытался успокоить ее, но все было тщетно. Она рыдала до тех пор, пока Роберт не добился разрешения возницы оставить гробик внутри экипажа, пока они не прибудут к парому. Из Саутгемптона Роберт должен был везти тело Уильяма в Шотландию сушей.
— Я стану заботиться о нем, будто это мой собственный сын, — пообещал он Мэри. — Буду беречь его, если потребуется, ценой своей жизни и позабочусь о его погребении. Вам не о чем беспокоиться.
Прошло не так уж много времени после того, как Мэри простилась с Уильямом, как она поняла, что опять беременна. Она онемела от ужаса, едва веря себе, в то время как Элджин был обрадован и утешал ее, говоря, что, потеряв Уильяма, они могут родить других детей. Она ничего не отвечала, но в душе надеялась, что этих родов она не перенесет.
Восемь месяцев нежеланной беременности, враждебные отношения между Францией и Англией, и в довершение всего Наполеон снова велел бросить Элджина в тюрьму.
Мэри, охваченная ужасом, ослабевшая, обещала Элджину обратиться к Талейрану снова и умолять премьер-министра о его освобождении. Но в ночь накануне ареста тот неожиданно ответил ей так:
— Нет, Мэри, этого не будет. Я и прежде запрещал тебе это, хоть в прошлый раз ты уговорила меня и осталась жить тут одна. Но в этот раз ты не будешь бегать по Парижу и уверять, что делаешь это для моей пользы. Это неприлично. Раз ты опять беременна, то должна жить уединенно, а не встречаться с незнакомыми мужчинами или позволять знакомым сопровождать тебя, как какую-то юную девицу, на театральные увеселения.
Мэри была огорошена, услышав, что он снова повторяет старые обвинения. Она столько времени пыталась стереть из памяти его несправедливые жестокости, чтобы вернуть прежнюю любовь к этому человеку. Если он начнет упреки опять, она потеряет к нему все добрые чувства.
— Но мы уже прошли через это, Элджин. Отчего ты не можешь поверить, что все сделанное мною было предпринято ради тебя?
— Пусть это и так, Мэри, но я не хочу, чтоб повторялась старая история. В прошлый раз твое поведение заставило всех наших знакомых от Парижа до Лондона чесать языки на твой счет. Мне это не нужно. В этот раз я обращусь с просьбой к Наполеону и Талейрану о выдаче тебе паспорта, и ты немедленно отправишься домой.
— Элджин, послушай. Тебе известно, как тяжело я переношу беременности. Мне не вынести переправы через пролив: в зимние месяцы там ужасно штормит. Мне будет так плохо!
— Все, что я собирался тебе сказать по данному вопросу, я уже сказал. И ты сделаешь так, как я говорю. Это будет лучше всего. Разве ты не просила моего разрешения отправиться на родину, когда была беременна Уильямом? Если б Наполеон выдал тебе тогда паспорт, ты бы сейчас благополучно сидела дома.
Ее лицо жалобно сморщилось при упоминании имени сына. Как он осмеливается тревожить память ее ангела, чтобы командовать ею?
— Кажется, ты хотела быть рядом со своей матерью во время родов? И нуждалась в помощи доктора Скотта? Ты помнишь об этом?