Элджин, Элджин, Элджин. Как ей когда-то нравилось звучание ее нового имени! Проснувшись на утро после свадьбы, она позвала горничную и долго забавлялась тем, что просила обращаться к ней, добавляя в начале и конце каждого предложения слова «леди Элджин», а потом валилась от хохота на кровать. Сейчас же сам звук этого имени был ей противен, он будил воспоминания о требованиях, которые предъявлял ей в постели ее безносый муж. Но требования, которые он предъявлял ей вне постели, были еще более отвратительны.
Миссис Нисбет вызвала няньку маленькой Мэри и попросила ее отвести ребенка наверх. Мэри никогда не позволяла забрать у нее детей. Это случилось лишь однажды, в Неаполе, когда она повиновалась приказу Элджина, чтобы он мог совершить поездку по Италии, ту самую поездку, которая привела его в тюрьму, а их брак к руинам.
— Элджин пытается запугать тебя, Мэри, — сказал мистер Нисбет. — Держи себя в руках. Мы справимся с этим. Могу спорить, что перечисли я хороший куш на его имя, и он вернет детей немедленно. Вымогатель!
— Как он посмел вызвать скандал в нашем доме? — возмутилась миссис Нисбет. — Кто еще мог бы поступить так со своими детьми? Затеять бракоразводный процесс с собственной женой? Это неслыханно.
— Наше негодование ничего не изменит. — Мэри постаралась успокоиться. — Шериф, что мы можем сделать?
Тот опустил голову и пожал плечами, в смущении повертел в руках шляпу.
— Вроде как ничего, миледи.
— Ничего? Мать ничего не может сделать для того, чтобы предотвратить потерю детей?
— Если отец требует установления своей опеки над ними, ему никто не может помешать. Таков закон. Мне приходилось много раз сталкиваться с такими вещами. Сожалею, что ничем не могу помочь. Теперь, если вы не против, я должен доставить детей в Брумхолл и передать их опекуну, то есть лорду Элджину. В противном случае меня могут уволить.
— Судей можно либо разозлить, либо очаровать, Аспасия, — объяснял мне Сократ. — Я, конечно, посоветовал бы последнее. Уже твоя беременность, как явный знак любви Перикла к тебе, может привлечь их на твою сторону. Каждый человек сочувствует беременной, даже если она гулящая девка. Не старайся злить судей, и ты уйдешь из суда оправданной.
— Твоему совету не откажешь в мудрости, друг мой, но они так долго злили меня, что я хотела бы вызвать в них толику того же чувства.
— Человек может быть либо счастлив, либо прав, — отвечал Сократ. — Я предоставляю тебе самой решить, что для тебя более важно.
Сократ постоянно проявлял самый живой интерес к предстоящему суду и приносил мне свежие новости, как только они появлялись.
— Твой зять и его сообщница Эльпиника распространяют по всему городу слух, что ты превратила дом порядочного афинянина в вертеп и пыталась склонить свободных женщин к занятию проституцией. Это обвинение, если будет доказано, грозит смертным приговором! Предстоящий суд будет самым интересным и занятным за последние годы. Меня это событие просто захватило.
Я была счастлива иметь друга, который мог помочь мне разработать стратегию поведения в суде. В качестве обвинений были выдвинуты оскорбление богов и сводничество, и мы с Сократом были убеждены, что по афинским законам ни одно из них не может быть доказано. Перикл с нами согласился и, уверенный, что меня оправдают, редко принимал участие в наших дискуссиях. Мы понимали, что неприязнь ко мне была вызвана тем, что я, чужестранка, оказывала влияние на самого важного человека в Афинах. Как выразился Алкивиад много лет назад, «так много болтала, что растеряла последний ум».
— Но болтать — вовсе не преступление, — говорила я Сократу. — Нет закона, запрещающего женщинам говорить.
— Это так. Но считается законом природы, что им следует помалкивать. И поэтому ты являешь собой угрозу естественному порядку вещей.
— Тем, что высказываю свои взгляды?
— Да! Ты первая из женщин, которой разрешено присутствовать на суде. Это само по себе уже неслыханно, уверяю тебя. То, что ты выражаешь свое мнение — по философским вопросам или обсуждая политику с Периклом, — твоя самая большая вина в глазах афинских мужей.
— Но как же Диотима? Она высказывает свои взгляды как философ.
— Диотима — жрица высокого ранга в глазах всего города. Когда она говорит, то делает это с разрешения Афины, и потому никто не возражает. Но когда говоришь ты, ты узурпируешь право мужчин на главенство. Когда ты даешь советы Периклу, ты узурпируешь права его сотрудников-мужчин. Когда ты открыто ходишь по городу где хочешь и ведешь беседы с кем хочешь, ты представляешь угрозу для мужчин, поскольку даешь основания их женам поступать так же.
— Давай вернемся на почву реальности.
— Только если велишь подать еще вина, — усмехнулся Сократ.
Мы сидели во дворике дома Перикла, где не так давно было поставлено для меня ложе. В жаркое время дня мне было тяжело находиться во внутренних комнатах, и теперь я могла проводить эти часы, лежа на подушках во дворе, под навесом из сурового белого полотна.
Я приказала принести вина и продолжала излагать свои мысли.
— Известно, что богиня Афина, которой поклоняются и возносят почести все добрые люди, обладает качествами, которые эти люди уважают и которым пытаются подражать, а именно: мудростью, отвагой, способностью разрабатывать планы, стратегию и тому подобное. Но так же известно, что богиня — женщина. Почему же в таком случае люди отказывают женщинам в обладании этими качествами? Разве это логично?
— Ты рассуждаешь правильно.
— И если женщины могут обладать такими качествами, то почему их мнение не может быть выслушано и принято в расчет? Почему для женщин недоступно то общественное поведение, которому следуют мужчины?
Я чувствовала, лицо мое разгорелось от волнения, с которым я выкладывала собственные аргументы, желая, чтобы Сократ счел их разумными.
— Я не возражаю против твоих доводов, Аспасия. Но в афинском суде они тебе не помогут. Все, что я могу тебе посоветовать в данном случае — покажи себя хорошей женщиной. Именно это хотят видеть судьи. Если ты покажешь себя покорной и доброй, тебя оправдают. А если перед ними окажется та наглая шлюха, которой они тебя представляют, тебя ждет обвинительный приговор.
— Наверное, мне следует сделать пожертвование Пандросос и испросить дар послушания, — съязвила я.
— Думаю, это был бы неплохой шаг.
В его ответе не было и следа обычной для Сократа иронии.
— Разве ты не видишь противоречий в своих словах? Ты просишь меня разыграть роль покорной и доброй женщины, но сделай я это, и у меня не будет возможности опровергнуть их смешные обвинения.
— Но ты можешь показать, что эти обвинения лживы и смешны, если представишь себя в глазах судей разумной и скромной — то есть обладающей теми добродетелями, которые мы, греки, ценим превыше всего. «Ничего сверх меры», как велел Аполлон. Ты не должна демонстрировать неподобающие женщине чувства. Это очень важно. Опровергни представленные тебе обвинения, продемонстрировав достоинства, которые мы уважаем и высоко ценим в женщинах.