— Тут проходит обряд экзорцизма, — шепнул Элджин на ухо Мэри.
Вся группа англичан тесно сгрудилась в стороне, ошеломленная представшим их глазам зрелищем.
— Наверное, нам не следовало б смотреть на это, — сказала Мэри.
— Но подобные действия являются глупым предрассудком, — возразил Элджин. — Дьявола вообще не существует, если ты об этом.
Мэри отвела глаза.
— Но мне кажется, мы вторгаемся во что-то глубоко личное.
— Чепуха. В православной церкви, как и в католической, исполнение обрядов проходит прилюдно. Но не это главное, я тебя позвал не для того, чтоб ты увидела процесс экзорцизма, я хотел показать тебе эти два мраморных сиденья. Они великолепны.
— На мой взгляд, они ужасны.
Глыба мрамора, на которой корчилась несчастная, похоже, когда-то представляла собой часть фронтона. Мэри различила на ней надпись, буквы которой от времени почти стерлись. С противоположной стороны входа в церковь громоздился на земле второй обломок мрамора. Этот казался частью какого-то рельефа, но изображенные на нем головы потеряли всякое сходство с кем-либо из исторических персонажей, по крайней мере на взгляд Мэри.
— Преподобный Хант уверяет меня в их величайшей исторической ценности, — прошептал Элджин, уводя жену, к ее огромному облегчению, прочь от тягостной сцены. — А проводники наши рассказали, что не один из путешественников, оказавшихся в этих местах, делал попытки приобрести эти мраморы, но местные священнослужители не позволили.
— Значит, так тому и быть.
Мэри чувствовала, что от голода у нее начинается головокружение. Ей хотелось поскорей забыть ужасную сцену и наконец-то поесть досыта. Но она продолжала обращаться к мужу нежным голоском:
— Эджи, мне пора кушать. Наш малыш проголодался.
— Но те приезжие не имели разрешения от капитан-паши, не так ли?
— Понятия не имею, дорогой. И вообще, зачем нам эти обрубки? Что мы будем с ними делать?
Мэри была противна сама мысль приобрести реквизит этой отвратительной сцены. Вполне возможно, что он использовался и при исполнении других суеверных обрядов. Разве может прийти счастье в дом, если туда натащить утварь, служившую для таких богохульств? Конечно, нужно признать, что некоторая классическая красота еще не покинула эти предметы. Поверхность мраморных глыб стерта почти до белизны алебастра, а уцелевшие на одной из них фрагменты суровых, резких лиц кажутся упрямыми хранителями, отказывающимися оставить свой пост.
— Это драгоценные реликты знаменитого прошлого. Греки не ценят их и не хранят так, как следовало б это делать цивилизованным людям. Вместо этого какая-то одолеваемая болезнями крестьянка валяется на античных подлинниках, стирая то последнее, что еще можно было б на них разобрать. Преподобный Хант говорит, что надписи сделаны в редком для античного времени стиле, для которого характерно чередование строк, написанных справа налево, со строками, написанными в обратном порядке. А взгляни на другую скамью — как сильно она пострадала от небрежности и самого худшего обращения. Эти фрагменты прошлого просто взывают к защите, — горячо продолжал Элджин. — И они заслуживают другого отношения.
— Ты бесконечно прав, — кивнула Мэри.
Неужели же он не видит, как она измучена и голодна? Муж улыбнулся.
— Пойдем. Малыша следует покормить. Возможно, подкрепившись, он расскажет маме, как хорошо будет, если его папа спасет эти драгоценные обломки.
Внезапно все стихло. Священник замолк, перестав читать, больная тоже успокоилась, глаза ее были зажмурены. Крестьянин и две маленькие девочки, видимо семья несчастной, торопливо подбежали к священнику, упали на колени и поцеловали его руку. Тот с полной безучастностью отнесся к их благодарности, более озабоченный присутствием Мэри и Элджина. Поймав взгляд англичанки, он отнял руку от губ крестьянина и, взяв висевший у него на груди большой серебряный крест довольно странных, на взгляд Мэри, очертаний, поднял его. Затем, не отрывая взгляда от нее, выполнил крестом несколько движений, то ли благословляя этим жестом, то ли предостерегая от чего-то.
Во время последовавшего за этой небольшой экскурсией завтрака Элджин с горящими глазами, взволнованно и горячо делился со спутниками своими планами о том, как лучше увезти мраморные глыбы. Он заставил капитана Морриса буквально поклясться, что тот обязательно погрузит их на борт «Фаэтона» даже в том случае, если ради этого придется расстаться с овцами и буйволами, подаренными пашой. Проводники продолжали утверждать, что многие из путешественников пытались забрать с собой эти мраморные скамьи, но недостаток перевозочных средств помешал увезти античные обломки в Европу. Не последнюю роль в этом сыграли и протесты местных жителей.
— Мы тоже непременно столкнемся с сопротивлением, милорд, — заметил капитан Моррис.
— Но наши предшественники не располагали разрешением со стороны военного командования, — ответил Элджин.
«Также они не имели и некоторых других преимуществ. Например, их жены не покоряли сердце капитан-паши», — подумала Мэри, наблюдая, как ее муж, подобно какому-нибудь сумасшедшему генералу, развивает план захвата мраморных скамей.
Она понимала, какую роль сыграла в получении Элджином разрешения на вывоз привлекших его внимание древностей. Паша не только заботился об установлении добрых отношений с послом, но и, как кавалер, стремился сделать приятное Мэри.
— Вам следует подчеркнуть, что я имею разрешение на вывоз любых предметов, — инструктировал Элджин майора Флетчера, вручая ему кошелек с деньгами для найма в деревне людей и телег.
— Не хочешь ли немного вздремнуть, дорогая, прежде чем мы отправимся на поиски Трои? — обратился он к Мэри, уже отдыхавшей в тени дерева — Жара продлится еще не более четырех-пяти часов.
— Нет-нет. Я чувствую себя вполне отдохнувшей, — с притворной живостью отозвалась она.
Конечно, после сытного завтрака ее клонило в сон, но тряская езда на осле непременно его разгонит.
Участники поездки принялись собираться в путь. Одному из офицеров было получено сопровождать мраморы на корабль, в то время как другие офицеры и проводники присоединятся к «грамотеям», покончив с операцией увоза античных реликтов из деревни.
Солнце поднялось высоко над головами, и удушливый зной полудня обрушился на путников. Мэри раскрыла над головой тонкий красный парасоль и обнаружила, что для управления ее своенравным ослом достаточно и одной руки. Конечно, она скоро устала, но зато получила некоторое облегчение от жары. Не отъехали они и четверти мили от деревни, как услышали позади чьи-то крики и топот погони. Обернувшись, они увидели бегущего к ним священника, за которым спешили посланные Элджином офицеры, а уж за теми трусили проводники. Едва отдышавшись, священник разразился потоком гневных слов, обращенных к Элджину, с полнейшей безучастностью взиравшему на него не как на живого человека, а как на какой-то театральный персонаж. Правая рука грека была воздета к небесам, будто он призывал в свидетели самого Бога. Громкие крики вылетали из его рта вместе со слюной, заставляя Элджина то и дело отворачиваться. В конце концов англичанин отвернулся и стал пристально разглядывать землю у себя под ногами.