Чтобы перевезти афинскую коллекцию, пришлось купить мужу судно. Сейчас этот корабль, под названием «Ментор», уже оставил Афины, неся на борту десять огромных ящиков, груженных слепками из Парфенона, несколькими, огромной тяжести, мраморными торсами из раскопок под западным фундаментом храма и частью фриза. Загруженному таким образом судну еще предстояло взять на борт в Александрии Уильяма Гамильтона. Поэтому вопрос о переезде на нем семьи Элджин в Афины не мог даже рассматриваться. Несмотря на дороговизну переезда, вызванного пожаром, уничтожившим здание посольства, Элджин не мог отказаться от поездки в Афины, как бы Мэри ни протестовала, ссылаясь на свое недомогание. Поэтому она согласилась, понимая, что после оскорбительных отказов, полученных от английской короны, которой он так преданно служил, Элджину — человеку, обогатившему английскую империю древними памятниками и сокровищами и способствовавшему развитию искусств, — как никогда важно добиться успеха.
Двадцать восьмого марта, снабдив необходимыми инструкциями сотрудников, остающихся в посольстве справляться с последствиями пожара, Элджин погрузил на корабль, направляющийся в Афины, свою семью. В путешествии участвовали лорд Брюс, которому едва исполнилось два года, и малышка Мэри — шести месяцев от роду. А также Мастерман, лакей по имени Эндрю, только что получивший от Мэри нагоняй за то, что подал старшему из ее детей на завтрак вина, и Калица, толстуха-нянька, ныне пестовавшая младшую дочку дипломата. Элджин пребывал в прекрасном настроении, с нетерпением ожидая прибытия в Афины, чтобы самому убедиться в успехах своих сотрудников, а также стремясь оказаться в сухом и теплом климате. Но состояние Мэри, которая была подвержена морской болезни, отягощенной теперь утренними приступами тошноты, сразу же стало очень тяжелым. Тяготы путешествия вызвали в ней прежние страхи. Она не могла покинуть грязную каюту, тело постоянно сотрясали приступы рвоты, во время которых Мастерман подносила к ее рту флягу и придерживала затылок. Умываться приходилось уксусной водой, а дозы лауданума увеличить втрое. Все это заставило Мэри вспомнить не только свое первое путешествие в Константинополь, но и страдания первых родов. Не внесла ли своей доли в них корабельная качка, которой она подвергла себя и свое не рожденное еще дитя? Мэри спросила об этом у доктора Скотта, который неуверенно отвечал, что это весьма возможно, но маловероятно. Он не вполне мог объяснить, почему ее второе дитя, выношенное на суше, появилось на свет много легче.
— Вторые роды, как правило, проходят не так болезненно, — заметил доктор.
— А третьи? — требовательно спросила она.
И немедленно уловила в собственном голосе нотки робости, от которой считала себя начисто свободной. Но сейчас, когда она, беременная, снова находилась в открытом море, воспоминания о перенесенных тяжких страданиях нахлынули на Мэри.
Но Элджин этих забот не разделял.
— Во всяком случае, беременность — состояние вполне нормальное и к тому же временное, — заявил он, коснувшись пальцем небольшой маски, которую теперь вынужден был носить все время, прикрывая то, что осталось от его носа.
Этот жест Мэри поняла как отказ сочувствовать ее жалобам. Тем не менее в некоторых вопросах она сохранила непоколебимую твердость. Доктор Скотт отправился с ними в Афины потому, что Мэри не могла доверить жизнь ожидаемого ребенка и здоровье двоих детей иностранным врачам. Более того, хоть флот Наполеона усилиями лорда Нельсона был сокращен до катастрофических размеров, море кишело судами пиратов. Поэтому переезд семьи Элджина в Афины совершался в сопровождении нескольких кораблей охраны. Вблизи Патмоса их настигли штормы, двое членов экипажа были смыты за борт, трюм затопило. После этого несчастья в течение двух недель семье Элджина и другим пришлось терпеть влажную, с отвратительным запахом, духоту кают. Когда вонь и качка стали невыносимы, Мэри настояла, чтобы их высадили на ночь на берег. Добираться до стоянки пришлось верхом на осле, путешествие на редкость неприятное. Ночь, которую они провели на берегу, показалась измученным людям благословенной, но рассказы о бесчинствах пиратов так их напугали, что уже утром вся семья поспешила вернуться в безопасность судна.
Следующей ночью им пришлось в течение шести часов пробираться по берегу верхом до ближайшей деревни. Когда они добрались, Мэри возликовала, надеясь наконец-то провести ночь в комфорте, но, не успев заснуть, вскочила, разбуженная нашествием блох, которыми кишели и ее кровать, и кровати, в которые уложили детей. На следующее утро ей сообщили, что от Афин их отделяет девятичасовое путешествие. И снова пришлось скакать верхом на ослах, детей везли в корзинах, накрепко привязанных к спинам животных. К счастью, малыши, утомленные переездом, так и проспали всю дорогу, ибо предыдущей ночью они, как и мать, не могли заснуть из-за блох.
Третьего апреля, когда они наконец прибыли в Афины, Мэри почувствовала себя счастливой, еще не догадываясь, что здесь их ждут не только те же ужасные условия существования, с какими они встретились в пути, но беспорядки и всевозможные опасности. Вступив в пределы города, путешественники увидели две одинокие колонны, остатки акведука, сооруженного Адрианом [54] .
— Нельзя остановиться и оглядеть эти сооружения? — поинтересовалась Мэри.
— В них обыкновенно прячутся разбойники, поджидая неосторожных путешественников, чтоб ограбить их, — ответил один из проводников. — Нам нужно держаться как можно ближе друг к другу.
Мэри не могла даже вообразить, до какой степени разрухи доведены Афины. Конечно, она не сомневалась в том, что золотой век Перикла, с которым она знакомилась по литературным источникам, безвозвратно миновал и город пострадал, как от безжалостного времени, так и от войн и набегов врагов. Но ничто не подсказало ей, что город практически весь лежит в развалинах.
Население его едва насчитывало тысячу обитателей, одну половину которых составляли греки, другую — турки и горстка албанцев. Кривые, узкие улицы, ни одной гостиницы или постоялого двора, так что исполнявший обязанности английского консула грек вынужден был уступить им свое жилье. Мэри осведомилась, не найдется ли таверны или комнаты для сотрудников посольства, но получила ответ, что таких здесь не существует.
Редкие жилища были скудно разбросаны по всей округе, лишь в самом центре города они сгрудились более плотно, образуя подобие улиц. Над каким-то немощеным проходом возвышался дорический портик. Дома и улицы выглядели безлюдными. Единственными их обитателями казались журавли, время от времени лениво пролетавшие над головами. Да в углу старого здания одинокая чайка — их единственный сосед — свила гнездо в обломках бюста кого-то из цезарей, многочисленных завоевателей Греции.
Едва успев устроиться в доме грека, Элджины вместе с предложением освежиться и поесть получили информацию о том, что в стране готовится восстание против многолетних поработителей.