Он хотел было ее привлечь к себе, но она отстранилась. Но отстранилась странно, оставшись на месте. У Виктора мозги заскрипели он напряжения.
– Погоди, чего-то курить захотелось. Проводишь, а то я тут заблужусь впотьмах.
Она согласилась и за руку повела его на темную ночную кухню. Там все еще стоял слабый запах дыма и чего-то кислого, неприятного, но никого уже не было, дом спал. Нина зашарила на стене, ища выключатель, Виктор перехватил ее руку, притянул к себе, обнял. Она словно ждала это, жадно принялась целоваться. Поняв, что девушка вовсе не рвется спать, он начал действовать смелее, давая волю рукам, тиская ее грудь, задрав подол платья, залез ей в трусики. Она позволяла ему буквально все, и Виктор, одурев от ее близости и вседозволенности, стал действовать нагло, без долгих прелюдий. Повернув Нину к себе спиной, он решительно задрал на ней платье до самых подмышек и, нащупав резинку трусов, потащил их вниз. Она чуть вздрогнула, но позволила и это. Чуть толкнув в спину, Виктор заставил ее склониться вперед. Нина наклонилась, уперлась руками в подоконник и покорно замерла. В темноте белым мрамором сияли ее голые ягодицы. Трясущимися руками он расстегнул бриджи. Пуговицы кальсон выскальзывали из пальцев, не желая расстегиваться, сердце безумно бухало. В кухне была абсолютная тишина, слышалось только их тяжелое дыхание. Оглушительно щелкнула об пол оторванная пуговица, грохоча и дребезжа, покатилась. Он пригнулся, приноравливаясь к ее невысокому росту, подался вперед. В голове металась одна-единственная мысль: «Дала»…
Потом он все-таки покурил, усевшись на подоконнике. Умиротворенный, довольный, расслабленный. Нина стояла рядом, уткнувшись лицом ему в грудь, и Виктор лениво гладил ее волосы. Мысль, что у него появилась своя женщина, приятно грела душу…
Разбудила его Вика, аккуратно потрепав за плечо:
– Вставай, вставай, тебе пора.
Он тяжело поднялся. В комнате было холодно, прикрученная керосинка погружала ее в полумрак. В затылке неприятно ломило, тощий матрас отпечатал на теле все неровности пола. Он потянулся, пытаясь хоть как-то размяться, подошел к Нине. Она спала на боку, на краю их девичьего ложа, приоткрыв во сне рот. Подсев рядом, Виктор принялся ее гладить. Вчера он хотел с ней еще раз и пытался уложить на пол, на свою лежанку, но она больше не дала и, потрепав ему волосы и пожелав спокойной ночи, ушла спать к подружкам. Засыпая, он слышал, как она все еще ворочалась на кровати.
Нина шевельнулась во сне и проснулась. Несколько секунд она растерянно хлопала глазами, потом улыбнулась. Он тоже улыбнулся и, склонившись, поцеловал ее в лоб.
– Чай кто будет? – хлопая тапочками о пол, вернулась Вика. Он глянул на часы, до сбора оставался час, времени на чай у него уже не было.
– Мне пора, – грустно улыбнулся он, – не провожай.
Но она все равно поднялась и, стоя босыми ногами на холодном полу, в одной ночнушке, наблюдала, как он одевается.
– Ну… я пойду, – сказал он.
– Я провожу. – Нина вдруг всхлипнула.
Она босиком прошла с ним по коридору, до выхода.
– До свидания. – Виктор, чувствуя, как к горлу подкатывает ком, торопливо чмокнул ее в щеку, толкнул дверь и ушел в темноту. Она стояла перед закрытой дверью и, не обращая внимания на холод и лужи талого снега на полу, о чем-то думала.
Виктору хотелось в Саратов. Многие люди желали оказаться в этом замечательном во многих отношениях городе, но Виктор особенно. Здесь жила Нина. Он рвался в город со всей душой, готов был делать что угодно, чтобы там очутиться, но все было тщетно. После той ночи прошло всего четыре дня, но он уже извелся. В город выбраться не получалось, а письма уже не приносили удовлетворения, да и свежее письмо было всего одно.
Он поглядел на плановую таблицу полетов, скривился, увидев свою фамилию в конце списка. Невольно покосился на пятерку стоящих неподалеку курсантов из другой эскадрильи. Эти еще пороху не нюхали, попали в ЗАП сразу после училища. Худые, тонкошеие молодые парни, не имеющие за плечами ничего, обученные лишь взлетать и садиться. Один из таких курсантов заходил на посадку и слишком высоко начал выравнивать самолет. Его инструктор размахивал руками, пытаясь подсказать, со стороны казалось, будто он пытается взлететь. Руководитель полетов сразу принялся громко орать по микрофону. Обрывки матюгов долетали и до Виктора. Все было как обычно.
По старательно очищенной от снега дорожке шел какой-то худощавый летчик, майор. Его черный реглан резко контрастировал на фоне снега, острые черты показались удивительно знакомыми. Виктор прищурился, солнце, отражаясь о снега, слепило, резало глаза. Летчик подошел ближе, остановился.
– Охренеть, тута, две давайте! Витька, твою маму за ногу! Живой! – летчик широко раскинул руки и шагнул навстречу.
– Дмитрий Михайлович?! – Саблин кинулся в объятия своего бывшего комэска.
– Где тебя так покорябали? – спросил Шубин после приветствия. – Немка поцеловала? Бородой замаскировался, ишь ты… партизан. Еле узнал. Ты как тут оказался-то?
– Да как… после госпиталя…
– Постоянный состав? – быстро спросил Шубин и, услышав отрицательный ответ, повеселел. – Это хорошо. Мне тута как раз хороший ведомый нужен. Пойдешь?
– Вообще-то я звеном командовал, – осторожно ответил Виктор. Летать с бывшим комэском хотелось, но роль вечного ведомого несколько угнетала.
– Будет тебе звено. – Шубин широко рубанул рукой воздух. – Это я порешаю!
– Ого, – поразился Саблин, – даже так?
– А то, – засмеялся бывший комэск, – думаешь, чего я тут? – Он демонстративно расстегнул реглан, и Виктор увидел у него на груди новенькую сияющую звезду Героя.
– Ну, Дмитрий Михайлович, поздравляю, – искренне обрадовался Виктор, – и с Героем, и с майором.
– Высоко залетел, – снова засмеялся свежеиспеченный Герой, – больно падать придется. Я тута теперь на переформировании, так что давай ко мне. Должность будет, это я выбью. Ты кстати, куда пропал тогда? И Шишкин где? Вы же вместе…
– Нету больше Игоря, Дмитрий Михайлович. В июле погиб. На взлете «мессеры» расстреляли.
Шубин помрачнел и стянул с головы шапку, Виктор последовал его примеру. За то время, что они не виделись, бывший комэска облысел еще сильнее, и былые залысины превратились в небольшую плешь.
– А перевели нас в триста шестьдесят четвертый, к майору Дорохову…
– Дорохову? – перебил его Шубин. – Так я его знаю! Здоровый такой? Хе. Это однокашник тута мой, по «Каче». – Он улыбнулся. – Тесен глобус, тесен.
– Да, к нему, – подтвердил Виктор, – у него два месяца дрались. Сперва над Донцом, потом над Доном, а после и южнее. Когда меня сбили, в полку уже летчиков почти не оставалось.
– Ну, тогда всем досталось, – ухмыльнулся новоявленный командир полка, – нас тоже быстро растрепали. Но теперь-то в воздухе все по-другому будет. Значит, все, пойдешь ко мне в полк, – как о чем-то уже решенном сказал он. – Благо тебя там еще помнят.