— Ах вот, значит, как! — сказал Джон Гуч. — Разреши втолковать тебе, что я пялился вовсе не бессмысленно. Я работаю над серией рассказов «Мадлен Монк, женщина-убийца», вот и изучал ее психологию.
Фредерик Пилчер протянул ему руку.
— Я был к тебе несправедлив, Джон, — сказал он. — Как бы то ни было, суть в том, что мы оба, видимо, порядочно вляпались. У этого типчика Макмэрдо мускулатура на редкость хорошо развита.
— Груда мышц.
— И буйный нрав.
— Более чем.
Фредерик Пилчер достал носовой платок и утер увлажнившийся лоб.
— Джон, а ты не считаешь, что все-таки мог бы полюбить Агнес Флэк?
— Нет, не считаю.
— А я слышал, что любовь часто бывает плодом брака.
— Как и самоубийство.
— В таком случае сдается мне, — сказал Фредерик Пилчер, — что один из нас обречен. Я не вижу способа отвертеться от этого матча.
— И я не вижу.
— Растущая склонность современных девушек читать пошлые журнальные рассказики меня удручает, — сказал Фредерик Пилчер сурово. — Она внушает мне тревогу. И от всего сердца желаю, чтобы вы, авторы, не кропали сказочки про мужчин, которые воюют за руку дамы сердца на поле для гольфа.
— Авторы тоже хотят есть, — сказал Джон Гуч. — Как твоя игра на данном этапе, Фредерик?
— К несчастью, улучшилась. Отработал удары по лунке.
— Мне лучше даются промежуточные. — Джон Гуч горько усмехнулся. — Как вспомню, сколько часов я убил на тренировки, даже не подозревая, что меня ждет. Как не отдать должное иронии жизни! Не купи я прошлой весной книгу Сэнди Мак-Хука, так выкидывал бы белый флаг у четвертой, много у пятой лунки.
— А теперь, очень даже вероятно, выиграешь матч на двенадцатой.
Джон Гуч болезненно вздрогнул:
— Ну, ты все-таки не способен играть так скверно.
— В пятницу буду способен.
— Ты хочешь сказать, что не будешь стараться?
— Именно.
— Ты пал настолько низко, что способен играть хуже своих возможностей?
— Вот именно.
— Пилчер, — сказал Джон Гуч ледяным тоном, — ты последний подлюга, и с самого начала ты мне очень не понравился.
Наверное, вы подумали, что после разговора, который я только что изложил, самая низкая из низких хитростей Фредерика Пилчера не удивила бы Джона Гуча. И тем не менее я ничуть не преувеличу, если скажу, что он был абсолютно ошеломлен, когда утром в пятницу тот вышел из клуба, чтобы присоединиться к нему у первой лунки.
Джон Гуч выбрался на поле спозаранку, чтобы немного попрактиковаться. Одним из наиболее вопиющих его недостатков как игрока в гольф была манера посылать мяч чуть правее, чем следовало. И ему пришло в голову, что стоит перед началом матча сделать несколько ударов по мячу и установить причину такого смещения, чтобы найти оптимальную позу, которая гарантирует его максимум. Он бил уже по третьему мячу, когда появился Фредерик Пилчер.
— Что… что… что!.. — охнул Джон Гуч.
Ибо Фредерик сменил горчичного цвета гольфы, в которых имел обыкновение оскорблять взгляды соперников и зрителей, на элегантную визитку, желтый жилет, полосатые брюки и лакированные туфли, прикрытые гетрами. Под подбородком высокий, туго накрахмаленный воротничок, а на голове цилиндр такой глянцевитый, какой можно увидеть только у игроков на бирже. Костюм явно его стеснял, однако на губах Фредерика играла ухмылка, которую он и не пытался скрыть.
— Что такое? — осведомился он.
— Зачем ты так оделся? — Джон Гуч испустил стон. — Я понял! Ты думаешь, в таком костюме тебе будет легче мазать!
— Подобная мысль приходила мне в голову, — небрежно ответил Фредерик Пилчер.
— Ты дьявол!
— Ну-ну, Джон! Разве можно так называть друга?
— Ты мне не друг.
— Жаль! — сказал Фредерик Пилчер. — А я надеялся, что ты попросишь меня быть твоим шафером. — Он вытащил клюшку из сумки и попытался размахнуться ею. — Удивительно, какую важную роль играет одежда! Ты не поверишь, как визитка стягивает плечи. У меня такое ощущение, будто я сардинка и пытаюсь поразмяться в консервной банке.
Мир расплылся в глазах Джона Гуча. Затем туман рассеялся, и он пригвоздил Фредерика Пилчера гипнотическим взглядом.
— Ты будешь играть хорошо, — произнес он, выговаривая каждое слово медленно и четко. — Ты будешь играть хорошо. Ты будешь играть хорошо. Ты…
— Прекрати! — взвизгнул Фредерик Пилчер.
— Ты будешь играть хорошо. Ты будешь…
На плечо Гуча опустилась тяжелая ладонь. На него, грозно нахмурясь, смотрел Сидни Макмэрдо.
— Без дурацкого рыцарства! — сказал Сидни Макмэрдо. — Матч будет вестись строго в духе… Какого черта вы так вырядились? — сурово вопросил он, повернувшись к Фредерику Пилчеру.
— Мне… мне надо будет поехать в Сити сразу после матча, — сказал Пилчер. — У меня не будет времени переодеться.
— Хм-м. Ну, это ваше дело. Пошли, — сказал Сидни Макмэрдо, поскрежетав зубами. — Мне велено быть рефери этого матча, и я не намерен торчать тут весь день. Бросьте жребий, кому начинать, слизняки.
Джон Гуч подбросил монетку. Фредерик Пилчер выбрал решку. Монета упала решкой вниз.
— Начинай, рептилия, — сказал Сидни Макмэрдо.
Примериваясь для удара, Джон Гуч испытал какое-то странное чувство, которое распознал не сразу. И только когда он взмахнул клюшкой два-три раза и отвел ее для четвертого взмаха, его осенило, что это странное чувство было не чем иным, как уверенностью. Впервые в жизни он словно бы твердо знал, что удар будет точным и мяч приземлится как раз там, где требуется. И тут до него дошла жуткая правда. Его подсознание неверно истолковало смысл его недавней декламации и очень мило восприняло ее прямо наоборот.
О подсознании написаны тома и тома, и все они ясно свидетельствуют, что среди последних тупиц и бестолковых олухов оно занимает первое место. Всякий, хоть с каплей ума в голове, понял бы, что Джон Гуч, приговаривая «ты будешь играть хорошо», обращался к Фредерику Пилчеру, но его подсознание дало маху. Оно услышало, как Джон Гуч твердил «ты будешь играть хорошо», и теперь прилагало все усилия, чтобы он играл как можно лучше.
Бедняга сделал все возможное. Сообразив, что происходит, он отчаянно напрягся, пытаясь сбить клюшку с курса, когда она взмыла над его плечом. Возможно, вы не забыли, у Арно Массэ, когда он выиграл открытый чемпионат Англии среди любителей, была манера словно бы вилять кончиком клюшки, когда она находилась в высшей точке размаха, а в результате мяч пролетал несколько лишних ярдов. Джон Гуч своим усилием испортить удар в точности воспроизвел это виляние. Мяч описал пологую дугу над ямой с песком, на которую Джон Гуч надеялся потратить минимум три удара, и упал так близко от лунки, что, со всей очевидностью, спасти его могло лишь чудо.