Два дня праздновали в Канудосе победу. Пускали ракеты и потешные огни под началом Антонио Огневика, а Блаженненький повел процессию вдоль причудливо изгибавшейся линии домов и лачуг, как из-под земли выросших в бывшем имении барона де Каньябравы. Наставник пророчествовал ежевечерне, взобравшись на леса строившегося храма, и говорил о том, что Канудос ждут новые и еще более суровые испытания, но пусть исчезнет страх-господь поможет тем, чья вера крепка. Как всегда, говорил он и о конце света; земля, измучившись тем, что столько веков подряд родит она деревья и злаки, кормит скотину и человека, взмолится к Создателю, попросит отдыха. Бог внемлет ее просьбе, и начнется гибель всего сущего. Сказано ведь в Священном писании: «Не мир принес я, но меч».
И пока баиянские власти, на которых их соперники из Республиканской прогрессивной партии возлагали всю вину за разгром и гибель роты лейтенанта Феррейры, спешно собирали второй отряд-он был в шесть раз больше первого, ему были приданы два германских орудия калибром семь с половиной дюймов и два пулемета «норденфельт», – пока батальон под командованием майора Фебронио де Брито грузился в вагоны, чтобы доехать до Кеймадаса, а оттуда совершить марш к Канудосу и покарать мятежников, мятежники эти готовились к часу Страшного суда. Самые нетерпеливые решили очистить землю и дать ей отдохнуть. В экстазе они сеяли разрушение и предавали огню все, что было выстроено в каатинге и на равнине, отделявших Канудос от остального мира. Крестьяне и арендаторы, спасая свое достояние, пытались откупиться, но множество ферм, корралей и брошенных домов, где находили пристанище пастухи и бродяги, было сожжено дотла. Чтобы остановить этих взбудораженных людей, которые давали природе роздых, обращая ее в пепел, потребовалось вмешательство Жозе Венансио, Меченого, Жоана Апостола, Жоана Большого, братьев Макамбира, а Блаженненькому, Мирской Матери, Леону из Натубы пришлось долго растолковывать им, что они превратно поняли наставления святого.
Несмотря на то что в Канудос ежедневно прибывали новые и новые люди, никто не голодал. Мария Куадра-до поселила у себя в Святилище нескольких женщин– Блаженненький называл их «ангелицами», – которые помогали ей заботиться о Наставнике: поддерживать его, когда от постов у него подкашивались ноги, кормить его – ел он одни сухари, – охранять его от напора богомольцев и паломников, желавших дотронуться до него, осаждавших его просьбами: пусть прозреет слепая дочь, пусть выздоровеет сын-калека, пусть объявится обретающийся в нетях муж. Тем временем жители Канудоса отыскивали себе пропитание и заботились о защите города. Среди них были беглые рабы-такие, как Жоан Большой, – и разбойники вроде Жоана Апостола или Меченого, у которых на совести было немало загубленных жизней, – ныне они стали божьими людьми, но не утратили ни сообразительности, ни практичности, ни пристрастия ко всем радостям земного бытия; они превосходно знали, что такое война и голод, и в решительную минуту становились во главе остальных, как это было под Уауа. Удержав поджигателей, они пригнали в Канудос гурты скота, табуны лошадей, мулов и ослов, стада коз, которые присылали со всех фазенд в дар господу, заполнили лавку Антонио и Онорио мукой, зерном, одеждой и-самое главное-оружием, собранным еще во времена своих разбойничьих набегов. Через несколько дней Канудос уже ни в чем не нуждался. В то же время по сертанам, спускаясь иногда до самого побережья, бродили, словно библейские пророки, посланцы Наставника, которые призывали людей идти в Канудос, примкнуть к «избранным» и вместе с ними биться против дьявольской выдумки-Республики. Забавны были эти проповедники, ходившие не в одеяниях священнослужителей, а в кожаных куртках и штанах, уснащавшие свои речи отборной бранью, – они были всем хорошо известны, они вместе со всеми мыкали горе по свету, пока однажды к ним не воззвал ангельский глас и они не пошли в Канудос. Они были те же, что всегда, обвешанные карабинами, ножами и мачете, но перемены в них произошли разительные: они говорили теперь только о Наставнике, о господе боге или о том крае, откуда явились, чтобы своей горделивой убежденностью увлечь за собой остальных. Люди гостеприимно встречали их, жадно слушали. Многие, впервые в жизни обретя надежду, увязывали в узел свои пожитки и уходили в Канудос.
Отряд майора Брито, состоявший из пятисот сорока трех рядовых, набранных из 9-го, 26-го и 33-го пехотных батальонов баиянского гарнизона, четырнадцати офицеров и троих военных врачей, прибыл в Кеймадас.
Городок встретил их речью алькальда, богослужением в церкви святого Антония, торжественным приемом в муниципалитете. Жителей, собравшихся вокруг церковной площади, решили порадовать церемониальным маршем под звуки полковых барабанов и труб, но еще до его начала на север отправились гонцы, доложившие в Канудосе о численности и вооружении прибывшего отряда и о его маршруте. Их вести никого не чапали врасплох. Чему было удивляться? Тому, что подтвердилось откровение господа, высказанное устами Наставника? Пытало интерес только то, что солдаты и I этот раз движутся новым путем: через Кариаку, арийскую сьерру и долину Ипуэйрас. Жоан Апостол отрядил людей рыть траншеи, велел привезти порох и пуни и послал нескольких человек в засаду на склон горы Камбайо-протестанты непременно попытаются прорваться туда.
Казалось, Наставник гораздо сильнее озабочен строительством, чем предстоящей битвой. С самого рассвета он руководил работами; обнаружилась нехватка камней: каменоломни истощались, глыбы привозили издалека, поднимать их на блоках было нелегко, веревки часто лопались, и камни, ломая леса, калеча рабочих, летели вниз. Иногда Наставник приказывал снести готовую кладку, спрямить отверстия окон – если внутреннее убеждение подсказывало ему, что обращены они не к любви. Окруженный Леоном из Натубы, Блаженненьким, Марией Куадрадо и «ангелицами», которые то и дело хлопали в ладоши, отгоняя мух, он сновал по площади. Каждый день в Канудосе появлялось три, пять, десять семей; паломники приходили группами и поодиночке, несли детей, вели коз, толкали перед собой тележки со своим добром, и Антонио Виланова отводил им место в лабиринте домиков, хижин, лачуг. Каждый вечер, перед тем как начать наставления в еще не подведенном под крышу храме, Наставник принимал новоприбывших. Блаженненький вел их к нему сквозь плотную толпу, и они падали ниц перед ним и целовали край его одеяния, хотя он и пытался воспротивиться этому и повторял: «Я не бог». Потом он благословлял их, и по-прежнему казалось, что его взгляд, пронизывая собеседника, устремлен в какую-то дальнюю даль и видит то, что не доступно глазам человеческим. Наступала минута, и он вставал, проходил через раздававшуюся в обе стороны толпу и по лесенке поднимался на леса. Он пророчествовал хриплым голосом, не шевелясь, не двигаясь с места. Он говорил об одном и том же-о необоримом превосходстве духа, о преимуществах того, кто беден и гоним, о пользе умеренности, о том, что надо воспламениться священным гневом против нечистых, чтобы отстоять Канудос, давший приют праведникам.
Люди слушали его, затаив дыхание. Вера отныне заполняла их дни без остатка. Появлялась кривая и извилистая новая улочка в Канудосе-и ее называли именем какого-нибудь святого и устраивали в его честь шествие. На всех углах стояли в нишах изображения Девы Марии, младенца Иисуса, господа Христа, Святого Духа; каждый квартал, каждая мастерская избирала себе небесного покровителя. Многие из приходивших в Канудос сменили имена в знак того, что начинают новую жизнь. Однако рядом с обрядами, освященными церковью, возникали, точно буйные сорняки, языческие: мулаты во время молитвы пускались в бешеный пляс, колотили пятками оземь и уверяли, что грехи выходят вместе с потом; негры выстроили в северной части города несколько десятков глинобитных, крытых соломой хижин, квартал этот позже стал известен как Мокамбо; индейцы из Миранделы, во множестве появлявшиеся в Канудосе, варили на виду у всех настои из каких-то пахучих трав, пили их и впадали в неистовство. Кроме богомольцев, приходили, разумеется, и толпы гадателей, прорицателей, чудотворцев, продавцов разных снадобий, приходили и просто ротозеи. В жавшихся друг к другу хибарках поселились женщины, умевшие гадать по руке и предсказывать судьбу, мошенники, которые уверяли, что могут разговаривать с покойниками, бродячие певцы, музыканты и циркачи, которые зарабатывали себе на хлеб, распевая баллады или вонзая без малейшего ущерба булавки в тело. Знахари брались излечить любой недуг настоем целебных трав-журемы и манаки; святоши, придя в покаянный раж, громко исповедовались первым встречным и молили покарать их лютой карой. Несколько человек из Жоазейро попытались привить в Канудосе обычаи Братства Кающихся: постились, умерщвляли плоть, устраивали публичное бичевание. Хотя Наставник и одобрял воздержанность и целомудрие– муки, говаривал он, укрепляют веру, – тут он встревожился и попросил Блаженненького воспрепятствовать тому, чтобы в Канудос проникали суеверие, фетишизм и изуверство, рядящееся в одежды набожности.