— Думаю, такой текст подойдет. — Джек протянул листок Брезачу. — Переведи.
Парень прочитал послание.
— Она знает еще испанский, — заметил он.
— Добавь это.
Резкость и бравада Брезача исчезли, он казался беспомощным и грустным. Парень закончил переводить, протянул бланк клерку и не позволил Джеку расплатиться.
— Я больше, чем вы, заинтересован в том, чтобы она нашлась, — упрямо сказал он. — Что бы вы ни говорили.
Джек и венгр стояли возле залитой неоновым светом хромированной стойки бара, где размещался громадный аппарат для приготовления кофе espresso. Телефон находился в глубине бара; они видели, как Роберт опускает в щель один жетон за другим и терпеливо набирает номер, с отчаянием вешает трубку и начинает все сначала. Он обзванивал друзей Вероники. Джек пил бренди, венгр потягивал вермут. В дальнем углу бара стоял китайский бильярд. Возле него толпилась молодежь, наблюдавшая за игрой. Когда шарик попадал в цель, раздавался звон.
— Он — добрый человек. — Макс кивнул в сторону Брезача. — Редко встречаешь столь отзывчивых людей его возраста. Я знаю Роберта больше года, с момента моего приезда сюда; он одел меня, порой кормил, а теперь приютил у себя. Несмотря на то что нам приходится спать на одной кровати. Но он знал, что со мной в комнате жили еще четыре человека и что мне приходилось спать на полу. Должен признаться, он изменил мое представление об американцах.
— Не спешите с выводами. — Джек отпил бренди. — Не все американцы такие. И слава Богу.
— Роберт — человек, рожденный для печали. Поэтому хорошо понимает горести других. Жаль, что у него так вышло с девушкой. Он ее сильно любит. Слишком сильно. Поэтому она и ушла от него. Если любишь кого-то столь сильно, это следует скрывать. В целях самозащиты. Роберт хотел владеть каждой минутой ее жизни. Это неправильно. Когда пьешь вино любви, кое-что надо оставлять в бокале.
Джек посмотрел на Макса с любопытством и уважением. Он уже давно не слышал столь верного и трезвого суждения о любви.
— Скажите, — произнес Джек, — где вы научились так хорошо говорить по-английски?
Макс улыбнулся:
— Мне пятьдесят лет. Я родился в состоятельной семье. Когда я был ребенком, богатые люди выписывали нянь из Англии. К тому же я проучился два года в английской школе.
— Во время войны вы находились в Венгрии? — поинтересовался Джек.
Подобный вопрос он задавал многим европейцам, чьи страны воевали на стороне гитлеровской Германии.
— Какой войны? — спросил Макс.
— Второй мировой, — уточнил Джек.
Ему как-то не пришло в голову, что венгр может называть войной несколько кровавых дней будапештского восстания.
— Нет. Я пробыл в Венгрии только до 1943 года. В ту пору еще можно было немного передвигаться по Европе. Я пробрался в Австрию, а потом однажды ночью тайно пересек швейцарскую границу.
— Неужели это было так просто? — недоверчиво спросил Джек.
— Не совсем. Я дал взятку охраннику на железной дороге, и он запер нас в багажном вагоне.
— Нас? — удивился Джек. — Сколько вас было?
— Семеро. Моя жена, сестра, ее муж и трое их детей. Я дал охраннику в Буксе бутылку коньяка и полпачки сигарет. Больше у нас ничего не было.
Семь жизней, подумал Джек, за бутылку коньяка и десяток сигарет. С тех пор цена возросла.
— Швейцария оказалась замечательной страной. — Макс лукаво улыбнулся. — Правда, моя фирма держала там кое-какие капиталы. У нас было чем платить. Нам позволили самим выбрать место интернирования. Я выбрал горнолыжный курорт. К концу войны стал неплохим горнолыжником.
— А потом вы вернулись в Венгрию?
— Конечно, — отозвался Макс. — Некоторое время обстановка там была обнадеживающая. Нам вернули две наши большие трикотажные фабрики. На время. Затем, когда к власти пришли коммунисты, я остался там управляющим.
— Как вам работалось при коммунистах?
Макс вполголоса засмеялся:
— Неплохо. Вначале. Потом они начали затягивать гайки. Устанавливать непосильные нормы выработки. Поначалу с ними можно было спорить. Позже невыполнение плановых заданий стали квалифицировать как саботаж, а виновных в нем сажали в тюрьмы. Большинство людей перекладывало ответственность на нижестоящих, а те, в свою очередь, — на собственных подчиненных. И так далее. В конце концов двух-трех рабочих арестовывали. На месяц-другой спокойствие восстанавливалось; потом все повторялось снова.
— О Господи. Как люди могли жить в подобных условиях?
Джек заметил, что Брезач опустил в автомат десятый жетон.
Макс пожал плечами, покачивая бокалом с остатками вермута:
— Люди живут, как могут. В конце концов, сейчас так живет половина мира.
Макс виновато улыбнулся.
— Я был не в силах вынести это. Не мог отправлять людей в тюрьму, чтобы уберечь от нее себя. Вероятно, тут сыграли свою роль годы, проведенные с английской няней. Я понял, что должен бежать. Когда началось восстание, я перешел границу. Все не так плохо. Мне всегда нравилась Италия.
Джек покачал головой, думая о бесчисленных беженцах двадцатого века, о несчастных эмигрантах, с риском для жизни пересекавших всевозможные границы.
— Ваша жена сейчас тоже в Риме? — спросил Джек.
— Нет. Она умерла пять лет назад в Венгрии. У меня никого нет.
— Что, по-вашему, ждет Венгрию?
— Ничего, — ответил Макс. — Все будет только хуже. А в конце концов русские почувствуют, что они уже достаточно сильны, и бросят бомбы. На всех.
— Вы считаете, это неизбежно?
Макс улыбнулся:
— А вы?
— Не знаю, — произнес Джек.
«Жаль, Стив не имел возможности поговорить с Максом перед тем, как сел писать свое письмо», — подумал Эндрюс.
— Надо быть оптимистом.
— Американцам легче. Быть оптимистами, я имею в виду, — заметил Макс. — Конечно, у вас был шанс, но вы его упустили. Сразу после войны вам следовало бросить бомбу.
— Мы не могли пойти на это.
Макс пожал плечами:
— Наверное, у вас были свои причины. И все же только бомба могла спасти вас.
К стойке подошел Брезач.
— Никто ее не видел, — сообщил он. — Что дальше?
— Выпей, — предложил Джек. — Похоже, ты в этом нуждаешься.
На сей раз они взяли бренди. Пошел девятый час. Джек посмотрел на своих спутников — на сутулого, интеллигентного, тихого человека с красным шерстяным шарфом, блуждающего по Европе, и измученного, обессилевшего парня. Он чувствовал, что связан с ними, несет за них ответственность. Внезапно ему показалось очень важным, чтобы они не потеряли друг друга. К тому же Джек стремился оттянуть тот час, когда останется один на один с ночью.