— Разве что на день-другой.
— Что у вас тут происходит? Все ведут себя как-то странно. Ни у кого нет радости в глазах.
— Об этом и пойдет речь.
— Как насчет субботы? Почему бы тебе не заглянуть ко мне, скажем, в час дня? Я угощу тебя выпивкой и приглашу на ленч.
Арчер согласился:
— Хорошо, в субботу. В час дня.
Вик нажал на пару клавиш.
— Ты какой-то подавленный, приятель. Что произошло?
— Расскажу в субботу.
Открылась дверь, в студию вошел Леви, дирижер. Он кивнул Вику и повернулся к Арчеру:
— Клем, могу я перекинуться с тобой парой слов?
— Валяй. — Вик снова принялся мучить рояль. — Мне надо практиковаться. До моего дебюта в «Карнеги-холл» [41] осталось чуть больше двенадцати лет.
Арчер последовал за Леви, высоким мужчиной с нервным красивым лицом. С Леви Арчер работал буквально со своей первой программы на радио, и они всегда отлично ладили. Впрочем, по-другому и быть не могло. Леви отличали здравый смысл и полное отсутствие тщеславия, поэтому он сразу понимал, чего от него хотят и что надо поправить.
— Послушай, Клем, — обратился к Арчеру Леви, понизив голос, когда они устроились в углу студии, — мне бы хотелось знать, что происходит с Покорны.
Арчер вздохнул. Еще один человек, которому он должен все объяснить.
— Программе его услуги не требуются. Пока.
Леви покачал головой.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, но лучше Покорны тебе никого не найти. Он, конечно, несносный тип, и сейчас мы в контрах, я даже запретил ему обращаться ко мне, но нельзя не признать, что неделю за неделей он предлагает нам прекрасную музыку.
Арчер кисло улыбнулся. Об отношениях Покорны и дирижера ходили легенды. Каждый год три или четыре недели Покорны приходилось общаться с ним через посредников. Никто, кроме Покорны, не воспринимал ситуацию всерьез, и всякий раз за разрывом следовало бурное примирение, когда Покорны бросался на шею Леви и кричал: «Я прощаю тебя, сын мой! Я прощаю тебе все, что ты мне сделал!»
— Я знаю. На прошлой неделе ему не понравилась партия трубы.
— Почему его вывели из программы, Клем?
Арчер замялся. Обычно на вопросы дирижера он отвечал правдиво, никогда не юлил. И сейчас правда могла бы многое упростить.
— Сказать не могу. Во всяком случае, сегодня. Извини.
На лице Леви отразилось недоумение. Арчер понял, что дирижер обижен.
— Ты знаешь, Клем, музыка вроде бы по моей части.
— Знаю. К музыке это не имеет ни малейшего отношения. Это все, что я могу тебе сказать.
— Ага. — Леви почесал в затылке. — Композитора увольняют, но к музыке это не имеет ни малейшего отношения.
— Да.
— Сложновато, не так ли?
— Есть немного, — согласился Арчер. — Послушай, Джек, можешь ты поверить мне на слово? На какое-то время?
— Конечно, — без запинки ответил Леви.
— Я тебе все объясню. Но не сейчас. Через неделю. Или две. Обещаю. По-моему, я прошу не много.
— Пожалуй, — кивнул Леви, но Арчер чувствовал, что дирижер остался недоволен таким исходом.
— Спасибо, Джек.
— Теперь… этот новенький… — сменил тему Леви.
— А что тебе в нем не нравится? — Арчер сразу ощетинился.
— В чем дело, Клем? — мягко спросил Леви. — Что происходит?
— Ничего не происходит. Что тебе не нравится в новеньком?
— О'Нил позвонил мне в понедельник, — ответил Леви, — сказал, что Покорны больше в программе не работает, и попросил предложить другого композитора.
О'Нил и его утренние звонки по понедельникам, несущие дурные вести и накаляющие атмосферу. На мгновение Арчер посочувствовал сотруднику продюсерского агентства. Бедный О'Нил, подумал он, вот уж кто отрабатывает свое жалованье.
— Второго Покорны просто нет, — продолжал Леви, — о чем я и сказал О'Нилу.
— Да, — нетерпеливо бросил Арчер. — Давай не будем к этому возвращаться.
— Есть только один человек, — Леви, похоже, уже с трудом сдерживался, — который сейчас свободен и мог бы предложить нам более-менее адекватную музыку, и я назвал его О'Нилу. Фредди Маккормик. Когда О'Нил вешал трубку, у меня создалось ощущение, что он собирается нанять Маккормика. А утром, придя в студию, я увидел этого ублюдка Шапиро.
— Я говорил с О'Нилом, — ответил ему Арчер, — и сказал, что мне нужен Шапиро.
— Почему? — На лице Леви читалось явное неодобрение. — От этого человека ты не получишь ничего, кроме беспорядочного набора звуков. Я бы не нанял его, даже если бы требовалась музыка для танцев на вечеринке общества глухих.
— Я слышал некоторые из его произведений и не думаю, что он совсем уж ни на что не способен.
— Клем… — в голосе Леви слышался упрек, — старым друзьям ты мог бы не дурить голову.
— Я не собираюсь с тобой спорить, — отрезал Арчер. — Шапиро нанят.
— Почему? — не отступался Леви.
Арчер чувствовал, что его загнали в угол. Почему? Да потому, что его фамилия — Шапиро, а Маккормика — Маккормик. Потому что Арчер хотел доказать Манфреду Покорны, что его преследуют отнюдь не за то, что он еврей. И как он мог сказать об этом человеку с фамилией Леви? Арчер стыдился того, что руководствовался в своих действиях подобными мотивами, стыдился за то, что заразился болезнью Покорны, стыдился, что ему приходится юлить, уходя от прямых ответов, стыдился, что не может искренне говорить с человеком, которого связывали с ним давнишние рабочие и дружеские отношения.
— Я думаю, что Шапиро справится. Вот и все.
Леви прикусил нижнюю губу. Арчер видел, что тот едва сдерживается, чтобы не сказать что-то резкое и неприятное.
— Ты хочешь, чтобы я заткнулся, не так ли, Клем?
— Да, — кивнул Арчер. — Я хочу, чтобы ты больше не касался этой темы.
Леви резко повернулся и пошел прочь. Арчер проводил его взглядом. В каждом движении дирижера читались возмущение и разочарование. В дверях он столкнулся с Шапиро, который возвращался из кафетерия. Шапиро придержал дверь, чтобы Леви мог пройти, заискивающе улыбнулся дирижеру. Леви даже не посмотрел на него. Шапиро затравленно огляделся, надеясь, что никто ничего не заметил, но поймал взгляд Арчера, не успевшего опустить голову, и понял, что режиссер все видел. Шапиро отпустил дверь и поплелся в пультовую. Если у него и был шанс, мрачно подумал Арчер, то теперь его нет. Он и жалел Шапиро, и злился на него за то, что природа недодала ему таланта.