– Я думаю, найти новый нож для них не проблема, Джимми.
Дэвис пожал плечами:
– Как-нибудь выкручусь.
– Я не хочу, чтобы по моей вине тебя убили.
– Коли ты держишь кабак, приходится порой идти на риск. Одно твое слово, и я еду в Монтпилиер. Даже не так – когда придет время, я все сделаю сам, без твоей просьбы. – Он сказал это сердитым, почти дерзким тоном, словно Майкл хотел лишить его возможности осуществить давно задуманный план.
– Знаешь, Джимми, – мягко сказал Майкл, – ты верный друг.
– Кое-кто считает иначе, – небрежно ответил Дэвис.
– Что у тебя на ленч?
– Тушеное мясо молодого барашка.
– Сегодня легкая и простая пища будет для меня в самый раз.
– Тебе нужны деньги?
– Примерно пятьдесят тысяч.
Дэвис усмехнулся:
– Жертвую пятьсот долларов.
В дальнем углу бара сидел за пианино Антуан, он вяло извлекал из инструмента протяжные хаотичные минорные аккорды. Увидев Майкла, он встал, заковылял к нему и сел за его столик. Он казался не таким печальным, как обычно.
– С каких пор ты пьешь днем? – спросил Антуан.
– Я зашел поесть. Присоединишься?
Антуан скорчил гримасу:
– Я проснулся всего полчаса назад. Я бы и сейчас еще спал, если бы не шум, который подняли на заднем дворе. Уж не клад ли там ищут?
– Нечто вроде того. Мне, пожалуйста, ленч, мисс, – заказал он официантке.
– Кофе, пожалуйста, – добавил Антуан. – Черный.
– Как дела?
Лицо Антуана посветлело.
– Уже лучше. Я открылся Дэвису, он с кем-то поговорил и теперь обещает, что через пару недель иммиграционные власти выдадут мне зеленую карточку и лицензию. У Джимми широкие связи. Он жмот, но связи у него будь здоров.
– Это лучшая новость, какую я услышал за последнее время, – сказал Майкл, приступая к поданному официанткой супу.
– Как только раздобуду документы, я сразу же отсюда смотаюсь, – сказал Антуан и подул на дымящийся кофе. – Я мог бы еще тут поиграть, хотя здешняя публика не лучшая аудитория для такого музыканта, как я. Но меня охватил зуд. Я не создан для жизни в провинции. Моя стихия – большой город. А Грин-Холлоу – это даже не Межев.
– Но ты многим обязан Дэвису, – возмутился Майкл, разочаровываясь в друге. – Мог бы дождаться конца сезона.
– Я должен думать о будущем, Майкл. Через две недели гипс снимут, и все, еду в Нью-Йорк. Вчера вечером сюда зашел один mec [23] с бриллиантовыми перстнями па пальцах, в кашемировом пиджаке долларов за восемьсот, не меньше; он оказался владельцем фешенебельного ресторана в Ист-Сайде. Ему понравилась моя игра, он оставил мне свою визитную карточку и предложил зайти к нему – он хочет заключить со мной контракт.
– Поздравляю, – холодно сказал Майкл, вспомнив, что говорила об Антуане Сьюзен. – Жаль, что подлецы часто бывают забавнее, чем порядочные люди.
– О ком ты говоришь, mon vieux? – обиженно спросил Антуан.
– О тебе.
– Я же предупреждал тебя, что у меня несносный характер, разве нет?
– Да, верно, – согласился Майкл и принялся за мясо.
Антуану подали вторую чашку кофе.
– Ты думал, я шучу, а я говорил серьезно.
– Теперь вижу.
– Хорошему человеку трудно понять плохого. Слабые раздражают сильных. Не следует путать талант с добродетелью.
– Я это учту.
– Поговорим о более приятном, – сказал Антуан. – Ты придешь сюда в субботу вечером? У Риты состоится дебют.
– А как она выглядит?
Антуан хмуро уставился на чашку кофе:
– Поначалу держалась ужасно скованно и застенчиво. И вдруг меня осенило. Я дал ей самокрутку, и она раскрепостилась. Мне казалось, поет целый лес, полный птиц. В субботу ее просто разорвут на части.
– Ты хочешь сказать, она обалдела от марихуаны?
– Еще как обалдела. Она была чудесна.
– Если ее отец узнает об этом, он тебя убьет, – сказал Майкл. – А если он не убьет, тогда, наверное, это сделаю я. Уж пальцы точно тебе переломаю.
– Майкл, – жалобно произнес Антуан, – ты же говоришь со своим старым другом. Все джазовые музыканты, которые тебе нравятся, употребляют травку, а порой и более сильные средства. Сколько раз мы выкуривали с тобой по самокрутке, mon Dieu!
– Мне не шестнадцать лет. Я не шучу. Если ты еще раз это сделаешь, я сломаю о твою голову табуретку, что стоит у пианино.
– Хорошо, хорошо, – пообещал Антуан. – Предупреждаю тебя, Рита с треском провалится.
– Ну и пусть. Хотя я так не думаю.
– Новая Англия плохо действует на тебя, – огорченно сказал Антуан. – Ты стал пуританином.
– Немного пуританства не повредит и тебе, – заметил Майкл и поднялся, оставив половину второго блюда на тарелке. – Я ухожу.
Он вышел. Не вставая из-за стола, француз ошеломленно покачал головой.
«Ну и денек, будь он неладен!» – подумал Майкл, садясь в машину.
Он подъехал к коттеджу и надел лыжный костюм. Еще не поздно было зайти за Евой, но Майклу хотелось покататься в одиночестве. Сегодня помочь ему могли только горы, скорость и уединение.
Поднявшись на вершину, Майкл сразу направился к «Черному рыцарю». Он остановился и посмотрел вниз. Скользкая и каменистая трасса уходила к лесу, затем, свернув влево, скрывалась среди деревьев. Безлюдный склон принадлежал одному Майклу. Сторз опустил очки, набрал в легкие воздуха и покатился; набирая скорость на параллельных лыжах, он с ходу проскочил несколько бугров. Ветер свистел в шапочке и очках. На середине трассы Майкл ощутил боль в ногах, он заставил себя дышать размеренно и понесся дальше. Уже возле леса Майкл попал на лед и чуть не потерял равновесие, но, торжествуя в душе, удержался на ногах; его мышцы, казалось, кричали от боли. Нещадно насилуя суставы, Майкл вошел в поворот и оказался среди деревьев. Почти не управляя лыжами, он промчался в нескольких дюймах от большого валуна. Вылетев на открытое место, он едва не врезался в учебный класс, выстроенный по диагонали склона. Тормозя кантами лыж, Майкл круто свернул в сторону и остановился чуть выше Калли, который вел занятие.
– Господь с тобой, Майкл, – сказал Калли, узнав его. – Ты мог кого-нибудь убить, а в первую очередь себя самого.
– Я хотел, как говорят бегуны, выложиться до конца, – сказал Майкл.
– Здесь тебе не беговая дорожка, – проворчал Калли и громко обратился к своей группе: – Дамы и господа, только что самый отчаянный из наших инструкторов продемонстрировал вам, как не надо спускаться по этой трассе.