Канун Нового года. Несколько деревенских мальчишек с большим бумажным корабликом в руках подошли к нашей хижине и запели высокими радостными голосами каланду о том, как святой Василий приезжает сюда из своей родной Сезареи, гуляет по небольшому тёмно-голубому критскому пляжу, опираясь на посох, покрытый листвой и цветами. Заканчивалась новогодняя песня пожеланиями: «Пусть жилище твоё, учитель, наполнится зерном, оливковым маслом и вином, и пусть жена твоя, точно колонна из мрамора, поддерживает крышу твоего дома; дочь твоя пусть выйдет замуж и родит девять сыновей и одну дочь; и пусть твои сыновья освободят Константинополь, город наших королей! Счастливого Нового года, христиане!»
Зорба с восхищением слушал; затем схватил детский барабан и неистового заиграл.
Я молча смотрел и слушал. От моего сердца отделился ещё один лист, ещё один год. Я сделал ещё один шаг к чёрному рву.
- Что с тобой происходит, хозяин? - спросил Зорба, он вполголоса пел вместе с мальчишками, ударяя в барабан. - Что с тобой, парень? У тебя землистый цвет лица, ты, хозяин, постарел. Я же в такие дни, как сегодняшний, становлюсь мальчишкой, будто Христос, заново рождаюсь. Разве не рождается он каждый год? Вот и у меня то же самое. Я вытянулся на своей постели и закрыл глаза. В этот вечер на сердце у меня было тяжело и мне не хотелось говорить.
Мне не удавалось заснуть, казалось, в этот вечер вся моя жизнь проходила предо мной, как во сне, быстро и бессвязно; я смотрел на неё с безнадёжностью. Похожая на пушистое облако, разрываемое сильным ветром, она меняла форму, распадалась и рождалась заново. Моё существование претерпевало метаморфозы, превращая меня то в лебедя, то в собаку, то в демона, скорпиона, обезьяну, этот процесс шёл непрерывно, моя жизнь-облако снова распылялась, рассекаемая радугой и ветром.
Рождался новый день. Я не открывал глаз, силясь сконцентрироваться и проникнуть в тайну бытия, скрытую в человеческом мозге. Я торопился разорвать скрывающий её покров, чтобы увидеть, что принесёт мне новый год…
- Здравствуй, хозяин, с Новым годом!
Голос Зорбы вернул меня на землю. Я открыл глаза и увидел, как он бросил на порог хижины большой гранат. Рубиновые зерна отскочили прямо к моей постели, я собрал несколько штук и, разжевав, почувствовал свежесть.
- Я желаю нам заработать много денег и чтобы нас похитили девушки! - воскликнул Зорба, он был в хорошем настроении.
Мой товарищ встал, побрился и надел всё самое лучшее - брюки зелёного сукна, куртку из грубой шерстяной ткани и потёртый казакин из козьих шкур. На голове у него была русская каракулевая шапка. Подкрутив усы, Зорба сказал:
- Хозяин, я пойду в церковь как представитель компании. В интересах нашей фирмы, чтобы нас не принимали за франкмасонов. Здесь мне терять нечего, не так ли? Ну, и время заодно убью. Он поклонился и подмигнул:
- Может, и вдову увижу.
Бог, интересы компании и вдова образовали в сознании Зорбы гармоничное целое. Услышав, как удалялись его лёгкие шаги, я одним прыжком стал на ноги. Очарование было нарушено, и моя душа вновь оказалась заключена в темницу плоти.
Я оделся и вышел на берег. Идя быстрым шагом, я испытывал радость, словно мне удалось избежать опасности или греха. Утреннее нескромное желание вызнать будущее до того, как оно успеет родиться, показалось мне вдруг кощунством.
Я вспомнил, как однажды утром увидел под корой дерева кокон именно в ту минуту, когда бабочка разрывала оболочку и готовилась выйти на свободу. Я хотел подсмотреть, как это происходит, но ждать пришлось долго, а я торопился. Нервничая, я наклонился и стал согревать её своим дыханием. Чудо стало совершаться предо мной в ритме несколько ускоренном, чем это было задано природой. Оболочка раскрылась, бабочка высвободилась, с трудом перебирая лапками, и я никогда не забуду тот ужас, который тогда испытал: крылья её были ещё сложены и всем своим маленьким тельцем она вздрагивала, пытаясь их развернуть. Склонившись над ней, я помогал ей своим дыханием. Всё было напрасно. Нужно было терпеливо ждать созревания, разворот крыльев должен происходить медленно, под тёплыми лучами солнца; теперь же было слишком поздно. Моё дыхание заставило бабочку, ещё всю смятую, преждевременно проснуться. Она шевелилась в безнадёжных усилиях и спустя несколько секунд умерла на моей ладони.
Этот маленький трупик был, пожалуй, самой большой тяжестью на моей совести, ибо я хорошо понимаю сегодня, что насилие над великими законами природы - смертный грех. Мы не должны проявлять нетерпение, а лишь доверчиво следовать вечному ритму.
Я опустился на скалу, чтобы в мире и покое проникнуться этой мыслью, пришедшей мне в новогоднюю ночь. Ах, если бы эта маленькая бабочка могла всегда порхать предо мной, указывая мне путь!
Проснулся я радостный, словно впервые в жизни раскрыл глаза. Дул холодный ветер, небо было безоблачно, и море сверкало.
Я пошёл в деревню. Служба должна была уже кончиться. Опережая события и испытывая нелепое волнение, я спрашивал себя: кого я встречу в первый день этого года - вестника добра? Или зла? Хорошо бы это был маленький ребёнок, говорил я себе, с руками, полными новогодних игрушек; или же это будет могучий старик в белой рубашке с широкими вышитыми рукавами, довольный и гордый тем, что с честью выполнил свой долг на земле! Чем ближе я подходил к деревне, тем сильнее нарастало во мне глупое волнение.
Внезапно ноги мои подкосились: на деревенской дороге, в тени оливковых деревьев, двигаясь легким шагом, вся раскрасневшаяся, в чёрной косынке, стройная и гибкая, показалась вдова. В её волнующей походке было действительно что-то от чёрной пантеры, мне даже показалось, что воздух наполнился терпким запахом мускуса. Если бы я мог убежать! Я чувствовал, что этот разгневанный зверь безжалостен, победа над ним - только бегство. Но как убежать? Вдова приближалась. Гравий скрежетал так, что мне казалось, будто надвигается целая армия. Она заметила меня, тряхнула головой, косынка соскользнула, обнажив чёрные, как смоль, блестящие волосы. Вдова бросила на меня украдкой томный взгляд и улыбнулась. Глаза её излучали диковатую нежность. Она поспешно поправила косынку, как бы смущённая тем, что позволила увидеть свои волосы.
Мне хотелось заговорить с ней, пожелать ей счастливого Нового года, но у меня пересохло в горле, как в тот день, когда обвалилась галерея, и жизнь моя находилась в опасности. Камышовая изгородь её сада колыхалась в лучах зимнего солнца, падавших на золотистые плоды лимонных и апельсиновых деревьев, покрытых тёмной листвой. Весь сад сиял, будто рай.
Вдова остановилась и, сильно толкнув калитку, распахнула её. В эту минуту я проходил мимо неё. Она обернулась и, поведя бровями, взглянула на меня. Женщина оставила калитку открытой, и я видел, как она, виляя бёдрами, скрылась за деревьями.
Переступить порог, запереть калитку, побежать за ней, обнять за талию и, не говоря ни слова увлечь к большой кровати - вот что называется поступать, как подобает мужчине!