– О да! – сказала Генриетта. – Она не знала, что обо мне и думать.

– И это доставило тебе удовольствие?

– А как же, ведь она славится своим умом и сама убеждена, будто знает все на свете; но ей никогда не понять современную женщину моего типа. Ей было бы куда легче, окажись я чуточку лучше или чуточку хуже. А так она крайне озадачена. По-моему, она считает, что я просто обязана немедленно сделать что-нибудь безнравственное. И хотя она считает безнравственным мое намерение выйти замуж за ее брата, но в конце концов это все же недостаточно безнравственно. Ей никогда не понять, из какого я теста… никогда.

– Значит, она менее сообразительна, чем ее брат. Он, видимо, понял.

– Нет, ничуть не бывало! – убежденно воскликнула мисс Стэкпол. – Мне, право же, кажется, ради этого он и женится на мне… хочет понять, в чем тайна, – разложить ее на составные части. У него это превратилось в навязчивую идею, в своего рода одержимость.

– Очень мило с твоей стороны этому потворствовать.

– Дело в том, – сказала Генриетта, – что мне и самой надо кое-что понять.

Изабелле стало ясно, что Генриетта не только не отреклась от своих обязательств, а даже замыслила перейти в наступление. Наконец-то она не на шутку померяется силами с Англией.

Впрочем, оказавшись назавтра в десять часов утра на Паддингтонском вокзале в обществе мисс Стэкпол и мистера Бентлинга, Изабелла убедилась, что сей джентльмен справляется со своими недоумениями сравнительно легко. Если он не понял еще всего, то, во всяком случае, понял самое главное – что мисс Стэкпол не страдает отсутствием предприимчивости. Очевидно, при выборе жены он прежде всего опасался именно этого недостатка.

– Генриетта сказала мне, и я очень рада – с такими словами Изабелла протянула ему руку.

– Вам кажется это, вероятно, ужасно странным, – ответил мистер Бентлинг, опираясь на свой изящный зонт.

– Да, мне кажется это ужасно странным.

– И все же не более, чем мне. Но я всегда предпочитал идти своим путем, – сказал с невозмутимым видом мистер Бентлинг.

54

Второй приезд Изабеллы в Гарденкорт прошел еще более незаметно, чем первый. Слуг у Ральфа Тачита было немного – новые не знали миссис Озмонд, поэтому проводили не в предназначенную ей комнату, а в гостиную и, оставив там с холодной учтивостью ждать, пошли доложить о ней миссис Тачит. Ждать пришлось долго; тетушка явно не спешила увидеться с племянницей. Изабелла стала наконец терять терпение, стала испытывать беспокойство и страх – такой страх, как будто все вещи вокруг нее, сделавшись вдруг одушевленными, начали с какими-то жуткими гримасами следить за ее растущей тревогой. День был хмурый, холодный, в огромных, обшитых дубом комнатах по углам сгустился мрак. Было неимоверно тихо – она помнила эту тишину, которая много дней подряд стояла в Гарденкорте перед смертью дяди. Выйдя из гостиной, она отправилась бродить по дому – зашла в библиотеку, оттуда – в картинную галерею; шаги ее гулко отдавались в царившем там полном безмолвии. Ничего не изменилось; она узнавала все, что видела столько лет назад; казалось, она стояла здесь не далее как вчера. Она позавидовала драгоценным «предметам обстановки», их сохранности, тому, что, не меняясь ни на йоту, они обретают лишь большую ценность, в то время как их владельцы мало-помалу утрачивают молодость, счастье, красоту, – и вдруг подумала, что расхаживает сейчас по комнатам в точности так, как ее тетушка в тот день, когда явилась повидаться с ней в Олбани. Сама она достаточно с тех пор переменилась – с этого все и началось. И ей пришло в голову, что, не явись тетушка Лидия к ней в тот день и не застань ее одну, все могло бы быть по-другому. Жизнь ее могла бы сложиться иначе, и могла бы она стать женщиной, куда более обласканной судьбой. Она остановилась перед небольшой картиной – изысканным, очаровательным Бонингтоном [178] – и долго не отводила от нее глаз. Но думала при этом не о картине, а о том, вышла ли бы она замуж за Каспара Гудвуда, если бы тетушка не явилась в тот день в Олбани.

Едва Изабелла вернулась в огромную необитаемую гостиную, как появилась наконец миссис Тачит. Она очень постарела, но глаза ее остались такими же ясными, и голову она держала так же прямо; ее тонкие губы точно затаили в себе все невысказанное. На ней было простого покроя, ничем не отделанное серое платье, и Изабелла, как в тот первый раз, спросила себя, кого больше напоминает тетушка: королеву-регентшу или тюремную надзирательницу?

Донельзя тонкая полоска губ коснулась пылающей щеки Изабеллы.

– Я заставила тебя ждать, потому что была у Ральфа, – сказала миссис Тачит. – Сиделка пошла завтракать, и я сменила ее. У него есть слуга, он обязан присматривать за хозяином, но этот отъявленный бездельник только и делает, что смотрит в окно, добро бы там было что увидеть! Ральф как будто заснул, я боялась двинуться, потревожить его и дожидалась сестры. Я помнила, что дом ты знаешь.

– Оказывается, я знаю его еще лучше, чем предполагала, я его весь обошла, – ответила Изабелла. Потом спросила, подолгу ли спит Ральф.

– Он лежит с закрытыми глазами, не шевелясь. Но не поручусь, что при этом он спит.

– Он узнает меня? Сможет со мной говорить?

Миссис Тачит уклонилась от прямого ответа.

– У тебя будет возможность проверить, – вот и все, что она соизволила сказать. После чего предложила Изабелле отвести ее в приготовленную ей комнату. – Я думала, туда тебя и проводили; дом ведь не мой, а Ральфа, я понятия не имею, какие тут порядки. Вещи твои по крайней мере, должно быть, уже там. Вероятно, у тебя их не очень много. А в общем, дело твое. Думаю, тебе предоставили ту же самую комнату, в которой ты жила. Ральф, как только услышал, что ты приезжаешь, сказал, чтобы тебя поместили там.

– А что он еще сказал?

– Он теперь не такой, как бывало, моя дорогая, не говорлив! – воскликнула миссис Тачит, поднимаясь впереди Изабеллы по лестнице.

Комната действительно была та же, и что-то сказало Изабелле – там после нее никто не жил. Вещи были уже внесены, их оказалось очень немного. Устремив на них взгляд, миссис Тачит присела на краешек стула.

– Неужели никакой надежды? – спросила, стоя перед ней, Изабелла.

– Ни малейшей. Да и не было никогда. Жизнь его нельзя назвать удачной.

– Да, нельзя… зато ее можно назвать прекрасной. – Изабелла поймала себя на том, что уже пререкается с тетушкой, которая раздражала ее своей бесчувственностью.

– Не знаю, что ты под этим разумеешь. Уж что там может быть прекрасного, когда нет здоровья? Какой у тебя странный дорожный костюм.

Изабелла взглянула на свое одеяние.